заплатив за вход звонкой монетой, в зал неожиданно вошел новый зритель.
Слух о Большом Представлении Пенрода Скофилда и Сэмюела Уильямса, видимо, уже дошел до сливок местного общества. Во всяком случае только так можно было объяснить появление нового зрителя. Ведь им был не кто иной, как мистер Родерик Мэгсуорт Битс-младший. Воспользовавшись занятостью своей родительницы и наставников, он сбежал из дома и теперь, облаченный в белый матросский костюм, предстал Пенроду и Сэму.
Он нахально развалился на скамье, и представление началось для него одного. Верный наставлениям леди Клары, своей несравненной родительницы, Родерик изо всех сил старался не посрамить достоинства семьи. Он сидел со скучающим видом, и лицо его не выражало ничего, кроме надменности и презрения к окружающим. Тучный, исполненный важности, он восседал на скамье, как куль, и, надо заметить, вид его не способствовал вдохновению участников спектакля. Нельзя сказать, что он вообще не реагировал на происходящее. Однако реакция его была такова, что лучше бы уж он помалкивал.
Каждый номер представления он подвергал уничтожающей критике.
– Это такса моего дяди Этельберта, – бессовестно объявил он уже в самом начале представления. – Я бы посоветовал вам отвести ее обратно, а то в дело вмешается полиция.
Когда же Пенрод, несколько смущенный этим заявлением, переключился на чистокровную индейскую собаку Герцога и начал восхвалять ее достоинства, Родерик спросил:
– Неужели ты думаешь, что кто-нибудь польстится на эту дряхлую собаку?
– Папа купил бы мне енота получше, – объявил он, когда дело дошло до Шермана, – если бы я, конечно, вообще захотел держать такую мерзость.
– Подумаешь, пальца нет! – воскликнул он по поводу Германа. – У нас есть два фокстерьера. Обе собаки чистейших кровей. И у обеих откушены хвосты. Есть такие люди, которые специально откусывают фокстерьерам хвосты.
– Ну это уж ты врешь! – не поверил Сэм. - Продолжай представление, Пенрод, он ведь заплатил.
Настала очередь Вермана. Уверенный в своей неотразимости, он вылил на зрителя целый поток самых загадочных звуков. И тоже потерпел неудачу.
– Фигня, – лениво произнес Родерик. – Каждый может так говорить. Если бы мне захотелось, я бы тоже смог.
Верман умолк.
– Ах ты бы мог? – разозлился Пенрод. – Ну попробуй!
– Да, сэр, – вскричал компаньон Пенрода, – покажите нам, как это у вас получается!
– Я же сказал: смог бы, если бы захотел, – ответил Родерик. – Я ведь не сказал, что хочу так говорить.
– А! Слабо! – начал поддразнивать его Сэм.
– Совсем не слабо, захочу и смогу.
– Ну, так захоти.
Тут надменный зритель не выдержал. Он попробовал поговорить, как Верман, и немедленно был освистан беспристрастными судьями. Его попытки признали совершенно бездарными.
Когда шум несколько утих, Родерик сказал:
– Если бы я не мог устроить представление лучше вашего, я бы попросту продал все и смылся из этого города.
Не вдаваясь в подробности, что собирался продавать благородный мистер Родерик, его противники испустили негодующие вопли.
– Да я бы безо всяких усилий сделал представление почище вашего, – продолжал Родерик.
– И что бы ты показал на этом своем представлении? – ехидно спросил Пенрод.
– Да уж нашел бы что показать.
– На твоем представлении не будет Германа и Вермана.
– А на что они мне сдались?
– Ну, а что же у тебя будет? – в голосе Пенрода звучало презрение. – Что-то ведь придется показывать. Или ты собираешься показывать только самого себя?
– А тебе-то какое дело, что я собираюсь показывать? – спросил Родерик явно только для того, чтобы выиграть время, чем вызвал в стане противников новый приступ негодующих возгласов.
– Значит, ты думаешь, что кто-то пойдет смотреть на тебя одного? – спросил Пенрод.
– Откуда ты знаешь, что я думаю?
Два белых и два черных мальчика снова разразились громкими возгласами, с помощью которых выражали презрение к хвастуну.
– Нет, у меня найдется, что показать! – крикнул Родерик, перекрывая их вопли.
– Ну что же, что ты покажешь? Объясни нам.
– Я-то знаю, что, – ответил Родерик. – Если кто-нибудь будет спрашивать, можете смело сказать, что у меня есть, на что посмотреть.
– Да ни фига у тебя нет, – не верил Сэм. – Нечего тебе показать, кроме самого себя. Ну, ладно. Показывай самого себя. А делать ты что будешь? Покажи, что ты умеешь?
– Я не говорил, что я буду что-то делать, – пытался оборониться Родерик; он чувствовал, что его загнали в тупик.
– Как же ты собираешься давать представление, если ничего не будешь делать? – спросил Пенрод. – Вот у нас, например, даже если Герман не будет показывать, а Верман – говорить, все равно есть, чем развлечь публику. Ведь у Германа и Вермана есть отец. Он проткнул вилами человека.
– Подумаешь!
– А то, что он сидит в тюрьме, это тоже «подумаешь»? «Подумаешь», да?
– Ну и что? Я же не говорил, что их отец не сидит в тюрьме.
– Значит, ничего интересного ты в этом не видишь? У тебя что, отец тоже в тюрьме сидит?
– Я же не говорил, что он сидит.
– А раз не сидит, значит…
Пенрод не договорил. Ошеломляющая догадка пришла ему в голову. Он вдруг вспомнил, что давно уже собирался выяснить у Родерика Мэгсуорта Битса-младшего, не приходится ли он родственником Рине Мэгсуорт. И вот, слушая теперь туманные заявления юного отпрыска аристократического рода, что он, мол, и один может устроить представление, Пенрод вдруг начал кое-что подозревать.
– Слушай, Родди, – теперь голос Пенрода звучал вполне дружелюбно, – Рина Мэгсуорт не твоя родственница?
Несмотря на то, что имя Рины Мэгсуорт взывало с множества газетных полос и заставляло содрогаться всю страну, Родерик никогда не слышал о ней. Газеты ему читать запрещали. Благородного же негодования, коим пылало его семейство по тому поводу, что дерзкая преступница осмелилась носить одну с ними фамилию, в его присутствии никто не выказывал. И все-таки он сразу сообразил: Пенрод Скофилд и Сэмюел Уильямс придают этому имени значение чрезвычайное. Да что там Пенрод и Сэм. Даже Герман и Верман, услышав о Рине Мэгсуорт, затаили дыхание и ждали, что он ответит. И это несмотря на то, что длительное пребывание в деревне нанесло значительный ущерб их образованию. Но, не умея читать, они были изрядно наслышаны о Рине Мэгсуорт.
Уверенность в абсолютном своем превосходстве – одно из самых опасных заблуждений. С ранних лет Родерик Мэгсуорт Битс-младший вместе с едой вкушал за столом рассуждения об исключительности своего рода. Что его больше всего поражало, так это то, что в компании сверстников никто не хотел признавать блестящих качеств, дарованных ему аристократической фамилией. Его беззастенчиво дразнили и всеми способами выказывали полное пренебрежение. И вот он почувствовал, что, наконец, наступил его звездный час. Видимо род Мэгсуортов, действительно, всемогущ, если таит в себе какие-то достоинства, перед которыми преклоняются даже эти циничные мальчишки! Ну, мог ли он, в чьих жилах текла кровь, исполненная всех мыслимых и немыслимых достоинств, упустить такой случай? Сказав «да», он докажет свое превосходство и, может быть, даже, наконец, они отстанут от него с расспросами о представлении.
– Родди, – повторил Пенрод торжественным тоном. – Рина Мэгсуорт не твоя родственница?
– Скажи Родди, – подхватил Сэм, который даже охрип от волнения.
