собаку и кошку, попавшихся ему под ноги, возвращается в комнату господина де Савари; тот из-за увечья не мог оказать сопротивление и тоже был убит, как и его прислуга. После этого безжалостный убийца совершенно хладнокровно, не испытывая ни малейших угрызений совести от содеянного, во всех деталях описывает на чистом листе оказавшейся на столе книги приемы, которыми он только что воспользовался, чтобы расправиться с обитателями дома. Ни к чему не притрагиваясь, ничего не захватив с собой, он покидает особняк, запирает двери и исчезает.
Дом господина де Савари был весьма часто посещаем, и эта кровавая разделка почти тотчас же была обнаружена. Постучались – никто не отвечает; хозяин, конечно же, не может отсутствовать; ломают двери и видят ужасающую картину. Не удовольствовавшись разглашением подробностей своего преступления, хладнокровный убийца приладил к часам, украшенным головой убитого, следующий призыв: «Взгляните сюда, дабы упорядочить вашу собственную жизнь». Сентенция эта подкреплена была еще одной надписью: «Вспомните его жизнь, и вас не удивит его смерть».
Такое событие наделало много шума. Обшарили все, что только можно было. Единственным вещественным доказательством, имевшим отношение к ужасной трагедии, явилось письмо некоей дамы, не подписанное и адресованное господину де Савари; содержание его было таково:
«Мы погибли. Муж недавно обо всем узнал. Подумайте, как это поправить. Один Папарель может образумить его. Попросите, пусть он переговорит с мужем, иначе нет никакой надежды на спасение».
Упомянутый в письме Папарель – интендант, ведавший чрезвычайными военными расходами, – был человек любезный и хорошо воспитанный. Он сознался, что порой встречался с господином де Савари, добавив, что среди сотни богатых горожан и придворных во главе с самим герцогом Вандомским, гостивших в сем доме, он был одним из тех, кто виделся с хозяином реже остальных.
Многие лица были задержаны и почти тут же отпущены на свободу. Было выяснено достаточно улик, чтобы удостовериться: своими неисчислимыми ответвлениями дело это компрометирует добрую половину отцов и мужей столичного общества и способно ославить многих весьма знатных особ. Впервые в судейских умах строгость уступила место благоразумию. Розыск убийцы был приостановлен. И гибель сего несчастного, безусловно слишком провинившегося, чтобы вызвать сожаление у людей честных, так и не нашла отмщения. Но если потеря эта осталась почти незамеченной добродетелью, порок, надо полагать, еще долго скорбел о такой утрате. Помимо веселой компании, собиравшей душистые мирты в садах сластолюбивого эпикурейца, очаровательные жрицы Венеры, каждодневно являвшиеся сюда, дабы воскурить фимиам на алтарях любви, должно быть, также не раз оплакивали разрушение их храма.
Вот так все уладилось и устроилось. Философ, читая это повествование, наверное, сказал бы: если из тысячи человек, коих могла коснуться сия авантюра, пятьсот оказались довольны, а пятьсот других – огорчены, то воздействие ее следует считать нейтральным. Но если, как ни прискорбно, подсчет выявляет восемьсот пострадавших, лишившихся радостей по причине этого злодейства, против всего лишь двухсот, считающих себя в выигрыше, то в таком случае господин де Савари действовал скорее во благо, нежели во вред, и единственно виновным во всем был тот, кто принес его в жертву собственному злонравию. Итак, оставляю выбор решения за вами и тороплюсь перейти к иному сюжету.
Застрявший епископ
Представления некоторых благочестивых особ о ругательствах порой бывают довольно странными. Они воображают, будто определенные буквы алфавита, расположенные в том или ином порядке, могут в одном из сочетаний безмерно нравиться Всевышнему, а взятые в другом – жестоко его оскорблять. Это несомненно один из самых нелепых предрассудков, смущающих умы богомольных граждан.
К числу лиц, совестившихся произносить иные слова, начинающиеся на «б» или на «е», относился и прежний епископ из Мирпуа, прослывший святым в начале нашего века. Как-то раз он поехал навестить епископа из Памье, и карета его увязла в грязи на безобразных дорогах, соединяющих эти города, напрасны были все попытки выбраться: лошади не подчинялись.
– Монсеньор, – не выдержал наконец выведенный из себя кучер, – в вашем присутствии мои лошади не тронутся.
– Отчего же? – поинтересовался епископ.
– Оттого, что мне непременно нужно выругаться, а ваше преосвященство – противник этого. А между тем, ежели вы не пожелаете мне это разрешить, мы здесь заночуем.
– Ну хорошо, – соглашается смиренный епископ, осеняя себя крестом, – бранитесь, дитя мое, но самую малость.
Кучер произносит ругательство – лошади дергают, монсеньор влезает в карету и благополучно прибывает к месту назначения.
Привидение
Менее всего на свете философы склонны верить в привидения. Между тем необыкновенный случай, о котором я намерен рассказать, подкрепленный свидетельствами многих очевидцев и отмеченный в почтенных архивах, по документальности и подлинности своей вполне заслуживает доверия и, несмотря на скепсис наших стоиков, убеждает, что, если даже не все истории о привидениях правдивы, в них, по крайней мере, заключено нечто необычайное.
Госпожа Даллеман была важной персоной, известной во всем Париже. Неунывающая, открытая, бесхитростная и благовоспитанная, дама эта более двадцати лет, еще с тех пор как овдовела, сожительствовала с неким Мену, занимавшимся посредничеством и комиссией и жившим неподалеку от Сен-Жан-ан- Грев. Однажды, когда госпожа Даллеман обедала в гостях у госпожи Дюплас, дамы ее круга и склада, в разгар партии, начавшейся после выхода из-за стола, лакей попросил госпожу Даллеман пройти в соседнюю комнату, ввиду того что одно знакомое ей лицо настойчиво добивается разговора с ней о каком-то неотложном и важном деле. Госпожа Даллеман передает посетителю, чтобы тот подождал, поскольку она не желает прерывать партию. Лакей, однако, скоро возвращается, выказывая такое упорство, что хозяйка дома сама торопит госпожу Даллеман пойти узнать, чего от нее хотят. Та выходит и видит Мену.
– Что за срочное дело побудило вас явиться сюда и беспокоить меня в доме, где вас совсем не знают? – спрашивает она.
– Весьма существенное, сударыня, – отвечает комиссионер, – вам следует поверить, что оно именно такого рода, коль скоро мне удалось получить от Господа позволение прийти и говорить с вами в последний раз в моей жизни...
При этих словах, свидетельствующих о том, что произносивший их был не совсем в здравом уме, госпожа Даллеман растерялась и пристально посмотрела на своего друга, с которым не встречалась несколько дней. Она ужаснулась еще больше, увидев, как тот побледнел и сильно изменился в лице.
– Что с вами, сударь? – спрашивает она. – Отчего вы в таком состоянии и что за зловещие речи я слышу от вас?.. Объяснитесь же поскорей, что с вами приключилось?
– Ничего особенного, сударыня, – отвечает Мену. – После шестидесяти лет, что я прожил, вполне естественно прибыть к последнему пристанищу. Хвала Небесам, я нашел его. Я заплатил природе дань, которую всем выпало ей платить. Единственное, о чем мне приходится сожалеть: я забыл о вас в мои последние минуты, и за эту провинность, сударыня, я и пришел просить у вас прощения.
– Что за вздор, сударь! Я подобного в жизни не слыхивала. Опомнитесь, или я позову кого-нибудь!
– Никого не зовите, сударыня, я недолго буду докучать вам. Приближаясь к пределу, назначенному мне Всевышним, я прошу вас выслушать мои последние слова, и мы расстанемся навеки... Я умер, да, это так, сударыня, вы вскоре убедитесь в истинности моего утверждения. Но я позабыл упомянуть вас в своем завещании и пришел исправить ошибку. Возьмите этот ключ и тотчас же ступайте ко мне. За гобеленом у моей кровати вы обнаружите железную дверь, откройте ее ключом, что я вам даю, и возьмите деньги, которые находятся в шкафу, скрытом за этой дверью. Мои наследники не знают об этой сумме, она принадлежит вам, никто не станет у вас ее оспаривать. Прощайте, сударыня, не провожайте меня...
И Мену исчезает.
Легко вообразить, в каком смятении госпожа Даллеман вернулась в салон подруги. Она была не в силах утаить происшедшее...
– Это заслуживает проверки, – говорит ей госпожа Дюплас, – не будем терять ни минуты.
Они тут же приказывают подать лошадей, садятся в экипаж и отправляются к Мену... Он лежит в гробу у ворот своего дома. Обе дамы поднимаются в апартаменты. Подруга хозяина была известна всем, и ее свободно пропускают; она пробегает по всем комнатам, за гобеленом обнаруживает железную дверь, отпирает ее переданным ей ключом, находит сокровище и уносит его с собой.
Вот несомненные доказательства дружеского расположения и признательности, примеры, какие не слишком часты. И пусть привидения порой пугают нас, согласимся же прощать им страхи, которые они нагоняют, принимая во внимание благородные мотивы, приводящие их к нам.
Угодливый супруг
Для всей Франции не было тайной, что принц де Боффремон имел вкусы, сходные со склонностями кардинала, о котором недавно шла речь. Ему подобрали в жены одну весьма неискушенную девушку и, следуя обычаю, просветили ее лишь накануне свадьбы.
– Обойдемся без лишних объяснений, – говорит ей мать, – соображения пристойности не позволяют мне вдаваться в некоторые подробности. Хочу дать вам один совет, дочь моя, – остерегайтесь первых предложений, которые вам сделает ваш муж, и твердо отвечайте: «Нет, сударь, порядочную женщину берут вовсе не там; в любое другое место – сколько вам угодно, но только не туда, туда – ни за что...»
Молодые ложатся, и из принципа стыдливости и приличия, которого в нем никто и не предполагал, принц – желая совершить все как положено, по крайней мере, в первый раз – предлагает своей жене лишь невинные супружеские радости, но благовоспитанное дитя вспоминает заученный урок.
– За кого вы меня принимаете, сударь? – говорит она. – Вы вообразили себе, что я соглашусь на подобные вещи? В любое другое место – сколько вам угодно, но только не туда, туда – ни за что...
– Но, сударыня...
– Нет, сударь, напрасно стараетесь, никогда вы меня в этом не убедите.
– Ну что ж, сударыня, придется удовлетворить вашу просьбу, – обрадовался принц, завладевая своими излюбленными алтарями. – Буду очень огорчен, если когда-либо дам повод для упреков в том, что осмелился на нечто для вас неприемлемое.
Пусть теперь нам скажут, что не стоит обучать девиц тому, как им должно себя вести с будущим супругом.
Непонятное событие, засвидетельствованное всей провинцией
Еще каких-нибудь сто лет назад во многих уголках Франции находились те, кто верил, будто, стоит отдать душу дьяволу, совершив определенные жестокие и изуверские обряды, добьешься от адского духа всего, чего захочешь. Не прошло и века со времени события, о котором мы намерены рассказать; оно случилось в одной из наших южных провинций, где еще сохранились тому подтверждения в регистрах двух городов, а также достоверные свидетельства, способные убедить даже самых недоверчивых. Читатель может не сомневаться: мы говорим лишь удостоверившись во всем. Конечно, мы не гарантируем истинности случившегося, а просто ручаемся – более ста тысяч душ в это поверили и более пятидесяти тысяч готовы и сегодня подтвердить подлинность того факта, что записан в авторитетных источниках. Позволим себе лишь изменить название провинции и имена лиц.
Барон де Вожур с самых юных лет сочетал тягу к разнузданнейшему распутству со склонностью ко всевозможным наукам, в особенности к тем, что чаще всего вводят человека в заблуждение, заставляя растрачивать на всякий вздор и несбыточные мечты драгоценное время, которое он мог бы употребить куда более достойным образом. Он был алхимиком, астрологом, знахарем, некромантом, довольно неплохим астрономом и весьма посредственным физиком.
