- Оригинальный способ самоубийства.
- Я очень рад, что ты нашла меня. Я сам бы уже не вернулся. Слишком стыдно, за то, что было. Слишком невыносимо, быть с тобой, зная, что я сделал тебе больно, - Виктор не выпускал меня из рук, прижимал, гладил, целовал. Руки его зажили, но пальцы никуда не годились. Он как-то приспособился играть - и день, и ночь тренировался.
- А я без тебя чуть с ума не сошла. Готова была в дом скорби уйти, чтобы занять твою палату, - печально говорила я.
Виктор перебирал мои волосы, мы с ним сидели на каком-то топчане, служившем ему постелью. Виктор качал меня и напевал колыбельную, а я засыпала, ощущая его тепло, его запах, слушая биение его сердца: родной звук, присутствие которого в жизни означало, что теперь все точно будет хорошо.
Спустя три дня мы уехали оттуда, чтобы снова попробовать зажить нормальной человеческой жизнью.
Эпилог.
Зажить человеческой жизнью у нас с Виктором даже получилось, но ближе к февралю, когда мы оба покинули стены пульмонологического отделения - оба слегли с воспалением легких.
Я все еще была отстранена от работы, и по мере сил училась. Виктор брался за любую работу, чтобы как-то нас обеспечить.
Со всеми треволнениями лишь в конце февраля мы выбрались к морю. Санаторий работал круглый год, а в мертвый сезон мы были там одни. Доктор категорически заявил детям, что на море делать зимой нечего и не взял их с собой. Мы жили в санатории вчетвером: я, Виктор, Британия и ван Чех.
Виктор не отпускал меня ни на шаг от себя, у нас появилась вдруг болезненная привязанность друг к другу.
Доктор частенько философски разгуливал с женой по берегу моря, поддев под свое великолепное пальто с ангелами свитер цвета молочного шоколада.
Доктор был до того хорош, что Британия отказывалась пускать его в людные места одного, но доктор к людям и не стремился. Доктор отдыхал от людей, слушал море и размачивал уже третью пару ботинок в прибое.
Как-то вечерком, мне не спалось. Виктор уснул, а я решила, что привязанность привязанностью, но с этим что-то надо делать. Оставила записку и с титаническим усилием спустилась вниз. Доктор был в обществе бармена.
- Чайком балуетесь? - прищурилась я на бокал доктора.
- Есть немного. Налейте даме такого же чаю, молодой человек, - улыбнулся ван Чех.
Бармен удивился, но бокал достал.
- О, правильный чай по-Чеховски, - улыбнулась я, принимая бокал коньяку.
- Давай, Брижит. За то, чтобы добро с кулаками сменилось добром с палкой, - провозгласил ван Чех, и мы чокнулись, впили.
- Какая гадость, - крякнув, сказал доктор.
- Вы же зареклись пить! - поддела я.
- Мало ли… Когда это было! - отмахнулся доктор и печально вздохнул, - Больше всего меня в этой истории угнетает неправильность этого мира.
Черт с ним с дер Гловицем, хотя жаль специалиста. Вот вроде он плохой, да, Брижит, вот натурально злой гений. А я его убил, я хорошо сделал?
- Ну… да… - с задержкой сказала я.
- А убивать разве хорошо?
Сзади меня кто-то обнял, я подпрыгнула на высоком барном стуле.
- Не бойся, это я, - Виктор был сонный, но счастливый.
- Так скажите мне, молодые люди, - умиленно сказал доктор, любуясь нами, - убивать, хорошо?
- Нет, - ответили мы хором.
- Но вы уже убивали, - резонно заметил Виктор.
- Я всегда был сторонником того, что убивать следует только в ситуации крайней необходимости, защищая других людей, - сказал доктор, повернувшись к бокалу, - Вроде бы такого монстра победил, а на душе кошки скребут. И потом я убивал в пограничье, там все немного по-другому. Для меня там все… понарошку как-то. Добро не должно быть с кулаками.
Я помолчала: действительно выходил какой-то паноптикум.
- Тут либо вы живой и злобный, либо добрый, но мертвый, - заметил Виктор, пригубив из моего бокала.
Доктор улыбнулся.
- Но ситуация была крайнее некуда и вы защищали не только нас и себя, но ваших детей и жену. Кто знает, Британия или Хельга могли заняться йогой именно в этом центре… И сколько других людей могло пострадать?
- Я тоже себя так успокаиваю. Лянку жаль. Она потеряла и отца, и меня… Но она хитренькая девушка, очень хитренькая, - доктор начал печально, но вдруг развеселился, - я до сих пор не уверен, что она не причастна ко всей этой истории.
- Октео, это что… такое? - Британия стояла за доктором и рассматривала натюрморт с чаем по- Чеховски.
- Это чай, - улыбнулся доктор.
- Это коньяк!
- Бармен меня обманул, - доктор состроил скорбную мину.
Бармен выпучил глаза и долго ими моргал.
- Вальдемар, я просила тебя…
- Послушай, дорогая. Я такое пережил, что и не снилось, а когда притронулся к коньяку? Только сейчас. Так что, пожалуйста, дай мне выпить! Я, между прочим, никогда до потери памяти не напивался, и до свинского состояния тоже!
Британия поджала губы и махнула рукой.
- И вообще тебе вредны эти волнения и передряги, и так переволновалась в свое время хуже некуда. Не тревожься по пустякам, - доктор нежно обнял жену и потерся носом о ее щечку.
- Оу, доктор, вы, что ли ждете прибавления в семействе? - удивилась я. Виктор крепче меня обнял.
- Ждем, да! - гордо ответил доктор, - будет мальчик!
- Да, рано еще пол определять, - Британия покраснела и отмахнулась.
- Никогда не рано и никому не поздно, - фыркнул доктор, - Я и дети хотим мальчика, ты в меньшинстве!
- Значит, будет как раз, по-моему.
- Какая разница, - пожала я плечами, - если у вас трое детей, то, как минимум двое из них одного пола.
Бармен наполнил нам еще по бокалу. -Итак, - доктор был торжественен как никогда, - пьем за сына и то, что коньяк в терапевтических целях я не брошу, не будь я доктор, Вальдемар Октео ван Чех!
