Она пожала плечами:
— Черт! Понятия не имею, зайчик. Боится, что брошу, наверное.
— А оттого, что ты его не бросаешь, он что, весь в духах и помаде?
— А нет? — Она хрипло рассмеялась, скосив на меня хитрый глаз. — С каких это пор у тебя подобные вопросы возникают?
Я дал ей эту тему замять, стали говорить о том, какой забавный старикашка Кендал, да о том, кого же это черт попутал совратить Руфь, но через некоторое время я вновь вернул разговор к Джейку.
— Деньги с жильцов, как я понимаю, вы получаете никакие, — сказал я, — и в парикмахерской вряд ли он шинкует капусту тоннами. Как же вам хватает на жизнь?
— Ты называешь это жизнью?
— Но все равно же деньги-то нужны! Да и немалые, с учетом того, что Джейк крепко керосинит.
— Ну-у-у, все же какие-то деньги он приносит, Карл. Сама-то я к нему бы не пошла. — Она вдруг хохотнула, сразу прикрыв рот ладонью. — Пожалела бы скальп. Но его тут все знают, знали его родителей, так что клиентура у него имеется. По пятницам и субботам, сам знаешь, парикмахерские забиты. А он еще и не закрывает долго, всех примет до последнего, когда у других давно закрыто.
Однажды (кажется, это было в среду, когда она принесла мне ленч) я спросил, не слыхала ли она чего-нибудь от Джейка насчет возвращения в тюрьму.
Она решительно помотала головой.
— На десять лет? Даже когда ему давали большое отступное, когда он знал, что по выходе о нем позаботятся, и то не согласился. А теперь и подавно, ему больше никто ничего не заплатит, его списали, ведь так, Карл? В тюрьму? Чтобы он отсидел, а потом его все равно прикончили?
Я кивнул.
— Если не сумеют замочить прямо там. Какого дьявола он вообще пошел на сделку с властями, Фэй? Я понимаю: ему напели в уши, что он у них теперь под защитой, что никто не посмеет его тронуть пальцем, потому что это будет неполезно для бизнеса, но…
— Да черт бы его побрал! Лишиться всей этой кучи денег — его отступных — было уже не очень-то приятно, но я не думала… никто, похоже не думал, что он…
— Джейк, видимо, догадывается, чем дело пахнет. Это видно хотя бы по тому, как он стал опускаться. Пьет как свинья, за собой не следит. Помнишь, как он сорвался, когда решил, что понял, кто я?
— Да. Что тут скажешь. — Она вновь покачала головой. — Спрашиваешь, почему он это сделал? А почему мы вообще делаем то, что делаем? В тюрьме он сходил с ума. Чувствовал себя козлом отпущения, обидно было одному страдать за всю компашку, так что деньги, которые он получал, впрок не шли. Ну и вот…
Все это общие слова. То, что я и без нее знаю. Пусть кратко, но меня проинструктировали обо всех этапах дела — что, как и почему.
Но я хотел, чтобы именно она мне рассказала.
— Зачем он не вернулся на кичу? Посидел бы под охраной, хотя бы пока не кончится суд!
— Зачем? — Она озадаченно нахмурилась.
— Вот и я спрашиваю: зачем? Если он так уверен, что я… что некто собирается пришить его, чтобы заставить замолчать, зачем же он…
— Но, зая, что проку-то? Потом-то все равно достанут!
— А, ну конечно, — сказал я. — Уж это конечно, эт-точно.
Она нахмурилась чуть сильнее.
— Зайка… Ты что… уж не робеешь ли?
— Перед ним? — Я с усилием изобразил смешок. — Чушь какая! Он в мешке, который мне остается только зашить.
— Как? Скажи мне, Карл.
В общем-то, я не собирался выдавать ей свой план так скоро. Безопаснее всего было бы вообще держать его при себе до последней минуты. Но… всеми этими вопросами я у нее, похоже, вызвал беспокойство. И счел за лучшее показать, что я снова на коне, а то как бы она вконец не разволновалась!
— Ну, хорошо, слушай, — начал я. — Мы выберем в какой-нибудь уик-энд ночь, когда Руфь уедет навещать родных, и…
Она — то есть Фэй — заранее начнет пасти Джейка. Встретит его в центре города и проследит, чтобы он не пил слишком много. И направит домой, хорошенько разгорячив обещанием сладостных ласк, которыми наградит по приходе.
— Заставь его в это поверить, — сказал я. — Пусть он это так прочувствует, так запредвкушает, чтобы у него слюнки потекли. Ты поняла меня?
— Поняла, поняла. Продолжай, Карл.
— О’кей. Идете, стало быть, домой. Ты вперед, чтобы прибраться там, подготовиться, а он через короткое время следом. Я наблюдаю, стоя в дверях пекарни, и иду за ним. На ступеньках крыльца догоняю, шею ему хрусь и вниз головой с крыльца. А сам ноги в руки и назад в пекарню, а ты его обнаружишь. Причем ты слышала: запнулся и упал — ну, как он всегда спотыкается на ступеньках. И все.
— А как ты ему… ну, это… шею?
— Это легко. Это не бери в голову.
— Надо же! Звучит… как будто бы так просто!
— А ты хотела, чтобы было сложно?
— Нет, но… — Она перестала хмуриться и улыбнулась. — Когда мы это сделаем, Карл?
— Я дам тебе знать. Несколько недель надо подождать.
— Обалдеть! — восхищенно произнесла она. — Надо же, а я уж думала, ты испуг… думала, может, ты в чем не уверен!
— Шутишь? — ухмыльнулся я.
— Обалдеть! — вновь повторила она. — Эк ведь крутой ты маленький мерзавчик!
Кендал заходил проведать меня по меньшей мере дважды в день. Так трясся надо мной, как будто я двухлетний младенец; щупал мне лоб, спрашивал, не хочу ли я того или этого, мягко поругивал — дескать, много курю и совсем о себе не думаю.
— Разве так можно, мистер Бигелоу! Так много ведь поставлено на карту, — говорил он.
А я отвечаю:
— Да, сэр, мистер Кендал. Я понимаю.
Можно подумать, в той морозильной камере уже многие себя позапирали и нет сомнений, что такое приключение я себе устроил по собственному идиотизму. Нисколько не сомневался он и в том, что это я зачем-то оставил незапертой боковую дверь пекарни.
Я, конечно, с ним не спорил. Не напоминал ему, что он сделал это сам, когда проверял, хорошо ли подходит новый ключ.
Обычно Кендал так подгадывал с посещением, чтобы оказаться у меня одновременно с доктором, но много они с доктором не общались, не то что в первые два визита. О том, что со мной дело плохо, Кендал и слышать не хотел, но Додсон был не из тех, кто потакает собеседнику. Поэтому после первых двух визитов, когда Кендал спорил с ним и называл его пессимистом, доктор стал суров и большей частью помалкивал. Вообще ничего не говорил, кроме того, что я, конечно, поправлюсь — на сей раз,
Лицо Кендала становилось красным, он начинал раздраженно пыхтеть, глядя на доктора с выражением свирепой ненависти, пока тот не выходил из комнаты.
— Он просто пессимист, — возмущенно повторял он. — Во всем видит темную сторону. Ведь вам
— Конечно. Конечно, я в полном порядке, мистер Кендал, — отвечал я.
В четверг вечером он раз десять меня спросил, правда ли, что мне уже лучше, и вполне ли я уверен, что завтра встану. После чего надолго умолк. А когда вновь со мной заговорил, речь пошла о том домике, который у него в Канаде.
— Он может очень вам пригодиться, мистер Бигелоу. То есть в том случае, если состояние вашего
