мандой накроется, если их срочно не двинуть, — срок годности кончился еще в прошлом году! Что значит куда ты их двинешь? Я же тебе шесть раз сказал: в армию! Русский солдат все сожрет!..
— Я заказал восемь тонн индийских condoms. Ну, презервативов! Да, на тонны! Фули я их буду на штуки покупать? Выставляй аккредитив на пол-лимона…
— Простыней и госпитальных халатов могу взять хоть десять контейнеров…
— Что значит — нет противогазов? У меня заказ из Ирака на сто тысяч штук! Скажи генералу: пусть почистит склады «НЗ», ведь валютой платят! Что? Да перестань козла дрочить! А то ты не знаешь, как с генералами разговаривать? Дай ему в лапу лимон деревянных!..
— «Мальборо» уже плывет в Мурманск и Новороссийск! Но если не будет депозита, я дам капитанам команду не разгружаться…
Пройдя через эту комнату, Анна оказалась в кабинете, обставленном дорогой кожаной мебелью, с панорамными фотографиями Москвы на стенах. У окна стояли два деревца в больших керамических горшках, а на широком подоконнике росли живые цветы. Но в кабинете был тот беспорядок, который можно сотворить только спьяну или в отчаянии: на полу валялись пустые бутылки из-под пива и джина, окурки, утренние газеты и несколько дюжин вскрытых конвертов с письмами и мужскими фотографиями. А на диване спал виновник этого беспорядка — небритый и босой тридцатилетний толстяк в потертых джинсах и майке «харлей-дэвидсон».
Анна прошла через кабинет к окну и подняла скользящую фрамугу. Порыв знобящего осеннего воздуха и шум города заставили толстяка пошевелиться, он поджал озябшие голые ноги и с усилием открыл глаза.
— Где ты была? — сказал он хрипло.
Анна села в кресло, взяла со стола пачку «Данхилла», но пачка оказалась пуста, и Анна выудила из пепельницы окурок. Распрямила его, чиркнула зажигалкой, прикурила и, глубоко затянувшись, ответила:
— У ФБР нет никаких следов.
— Это я прочел в газетах. Я спрашиваю: где ты была?
— Отъебись, Журавин, — устало сказала Анна. — Мы же договорились…
— Но сказать же можно! — произнес он с болью и сел на диване, нашарил рукой бутылку джина, допил из нее последние капли и отшвырнул от себя. — Могла бы хоть сказать, к кому пошла!
Анна смотрела на него молча, с горечью и состраданием.
Но он тут же отвел глаза, стал искать взглядом выпивку, сигареты. Потом поднял с пола пустую пивную бутылку и попытался высосать из нее какие-то остатки.
Анна встала, одним движением сбросила с себя тонкий свитер и еще одним — бюстгальтер, и так, полуголая, легла на диван рядом с толстяком, потянула его к себе.
— Нет… не нужно… — вяло упирался он.
— Иди сюда, глупый.
— Я не могу, не могу…
— Я знаю. Молчи. Иди сюда…
Она прижалась к нему всем телом, и он, как ребенок, вдруг расплакался на ее груди.
— Аня… Какой ужас, Аня!.. Иметь тебя, всю, вот так, — он гладил ее голые плечи, — и отдавать по ночам кому-то потому, что…
— Ничего… Ничего… Молчи… — Она гладила его спутанные волосы, плечи. И с усмешкой показала на разбросанные по кабинету письма с мужскими фотографиями: — Ты же сам мне женихов ищешь. Что ж ты ревнуешь? Я была у одного старого приятеля.
Он приподнялся на локте, всхлипнул и спросил в упор:
— Он хорошо это делает?
— Ты хочешь честно?
— Да!
— Он
— И что?
— Они не знают, кто это делает.
— А фотографии самих ожогов?
Анна отрицательно покачала головой.
— Но мне нужны фотографии! — с мукой в голосе сказал толстяк.
Она усмехнулась:
— Хорошо, я пойду к нему еще…
— Нет!!!
8
— Доброе утро, сэр. — Черный охранник осмотрел кабину лифта, остановившуюся на 17-м этаже.
— Доброе… — сказал Марк.
— Наверху штормит.
— Почему?
— Езжай. Увидишь. — И охранник нажал кнопку 18-го этажа, пропуская кабину лифта наверх, во владения ФБР.
Но и подготовленный к «шторму», Марк не ожидал той атмосферы паники, в какую он попал, едва дверь лифта открылась на 18-м этаже. Джеймс Фаррон стоял посреди коридора и орал на своих сотрудников:
— Она — подруга Первой леди! Вы знаете, что это значит? Если с ней что-то случится, мы все останемся без работы, все!
— В чем дело? — шепотом спросил Марк у Ала Кенингсона.
— Позвонили с телевидения. Пропала Лана Стролл, — ответил тот сквозь зубы. — Села на своем ранчо на лошадь и исчезла.
Фаррон повернулся к Роберту Хьюгу:
— Я назначаю тебя руководителем поисков. Лично ответственным! Бери сколько хочешь людей, делай что хочешь, но найди ее живой! Живой, ты понял?
Роберт хладнокровно пожал плечами:
— Тут нужны вертолеты. И чем больше, тем лучше.
— Бери все! Мой личный включительно!
— А как могло случиться, что именно ее не увезли вчера в Покано? — спросил Роберт. Он был двухметроворостым гигантом с крупным и обветренным лицом норвежского моряка, и его нелегко было вывести из себя или заставить перейти с шага на бег.
— Она не заявляла в полицию о пропаже своей сиськи, вот она и не попала в список! — нервно объяснил Фаррон, сам, видимо, виноватый в этой ошибке. — Но мне уже плевать, как это случилось! Главное — найди эту телесуку! Живой! Двигайся! Бери всех, кто тебе нужен, и вперед!
— Ты сегодня выглядишь как-то иначе… — громко, чтобы перекрыть шум вертолета, сказал Роберт Хьюг в ухо Марку.
— Что ты имеешь в виду? — Марк оторвал глаза от бинокля и взглянул на шефа.
— Светишься, как новый доллар. — Хьюг тоже держал у глаз бинокль и разглядывал сверху, из вертолета, рыжие от осенней листвы склоны Катскильских гор. — Нашел себе новую подругу? Или вернулся к старой?
— Гм… — Марк не знал, что сказать.
— Не хочешь — не говори, не мое дело, — усмехнулся Хьюг. — Ты не один! Половина агентов светятся теперь по утрам, как новые монеты. Хоть в этом польза от этой «грудной лихорадки» — все
