Женское время, или Война полов

эта женщина, Глория Розвелл, оказалась, как и Катрин Хилч, жертвой первой ночи космического облучения. Правда, вскрытие обнаружило, что смерть мисс Розвелл наступила не в результате сексуального перевозбуждения, а из-за переохлаждения в ледяной воде осеннего Атлантического океана, но что это меняло? Из восьми женщин, потерявших правую грудь в первую ночь облучения, две вдруг погибли или покончили с собой удивительно схожим образом: с помощью взятых напрокат лошадей!

А второе сообщение доставило новость еще драматичнее: всадница, которую охрана Коннектикутского национального парка пыталась задержать за незаконную верховую езду по аллеям парка, уходя от преследования, попыталась перескочить на лошади через ущелье, но рухнула вниз и разбилась насмерть. Нужно ли говорить, что и эта всадница, Сицилия Грин, была жертвой первой ночи космических ожогов?

Иными словами, налицо была эпидемия помешательства обожженных женщин на верховой езде. В сочетании с мистическими формами получения ими своих ожогов (и с не менее изумительной скоростью заживления этих ожогов) теория охоты инопланетян за молодыми белыми женщинами Нью-Йорка, которую раздували таблоиды, стала казаться далеко не фантастической даже прожженным скептикам из ЦРУ, Агентства национальной безопасности и Агентства оборонной разведки.

Изоляция жертв ночных космических атак в хорошо охраняемом горном санатории «Покано-Форест дрим» давала возможность подвергнуть их круглосуточному наблюдению и с помощью гипноза попытаться восстановить все подробности получения ими ожогов. А заодно гарантировала от роковых увлечений верховой ездой.

Параллельно с этой акцией на улицы ночного Манхэттена были брошены сотни полицейских патрулей и дюжины самых опытных агентов ФБР и Секретного сервиса. Но как радары Пентагона и НАСА не находили ничего необычного в космосе над Нью-Йорком, так и эти агенты тщетно искали на улицах ночного Манхэттена какую-нибудь странность или необычное происшествие. Город словно вымер. Поразительно, думал Марк, руля по пустынным Мэдисон— и Парк-авеню, какая, оказывается, огромная часть ночной городской жизни держалась на обслуживании одиноких женщин! Теперь, когда почти все они либо сбежали, либо сошлись со своими бывшими мужьями, любовниками и бойфрендами, в Манхэттене разом опустели не только бары, кинотеатры, рестораны, цветочные и книжные магазины, салоны красоты, торговые молы, концертные залы и музеи, но даже — спортивные клубы. Конечно, какие-то пары еще пытались вести прежний образ жизни: сидели в ресторанах или стекались в кинотеатры. Но из воздуха даунтауна вдруг исчезли флюиды флирта и то напряжение погони за счастьем, которое раньше подстегивало тут все и вся. Словно выключили над городом магнитное поле под названием excitement, возбуждение, и — все рухнуло в скуку, обыденность и жевание стейков. Лишь в ночных барах несколько отчаянных женщин, глуша дринк за дринком, жались к малознакомым мужчинам, явно собираясь пересидеть тут ночь до рассвета…

Высокий молодой негр, продавец газет, выпрыгнул из темноты прямо перед машиной Марка и прилепил к стеклу его кабины ночной выпуск «Нью-Йорк пост» с огромным заголовком:

2000 ЛЕТ НАЗАД АМАЗОНКИ ТОЖЕ ВЫЖИГАЛИ СЕБЕ ПРАВУЮ ГРУДЬ!

— Последние новости! — доверительно сказал этот черный Марку. — Бабы выжигали себе сиськи еще две тыщи лет назад!

— Отвали! — вяло отмахнулся Марк и поехал дальше. Эту «новость» он знал уже как минимум двадцать четыре часа — с тех пор, как две дюжины профессоров истории из самых разных университетов страны сочли своим долгом сообщить необразованным олухам ФБР, что обычай выжигать девочкам правую грудь был у древних амазонок. И даже прислали факсами цитаты из Геродота, Страбона, Гиппократа, Диодора Сицилийского, Помпея Трога и еще каких-то древних авторов. «Всем амазонкам в детстве выжигают правую грудь для того, чтобы они могли без помехи пользоваться плечом при метании копья» , — писал Страбон. Правда, ни сам Страбон, ни Геродот, ни вообще кто-либо из этих древних ученых никогда не видел амазонок своими глазами, хотя искали их по всему свету. Но даже если допустить, что две тысячи лет назад какие-то воинственные бабы действительно выжигали себе правую грудь, что из этого следует? Какое это может иметь отношение к нынешним жертвам?

Но с другой стороны, почему три из потерявших правую грудь женщин вдруг воспылали страстью к верховой езде? Слава Богу, об их смерти еще не знают журналисты! Можно представить, что начнется в прессе! «Космические амазонки арканят своих земных сестер!» и прочие глупости украсят газетные страницы.

Хотя — глупости ли это? Когда чему-то странному нет никаких реальных, земных объяснений, поневоле начнешь думать о всякой мистике…

Марк посмотрел на часы. Было 23.57. Иными словами, сегодня он отработал уже шестнадцать часов. Неудивительно, что мысли вяло крутятся вокруг одного и того же и что он уже второй раз проскочил на красный свет. Нет, пора ехать домой, спать.

Но сначала Марк все же подъехал к медицинскому центру «Маунт-Синай». У подъезда Emergency («Скорой помощи») стояли три «форда» с эмблемами ФБР, а рядом торчали унылые фигуры агентов ФБР и Роберта Хьюга, прямого начальника Марка. Они были готовы ехать с врачами по первому вызову очередной жертвы ночного облучения, но рядом с ними не было ни журналистов, ни телеоператоров. «Это хорошо, — подумал Марк, — это значит, журналисты еще не знают о том, что сегодня случилось в Лонг-Айленде и в Коннектикуте».

Марк подъехал к Роберту Хьюгу, тот спросил:

— Есть новости?

— Нет, — сказал Марк.

— У нас тоже, — вздохнул Роберт.

— Как на кладбище, — добавил Алан Кенингсон, один из лучших агентов сектора контршпионажа. — Известно, что рано или поздно принесут новых покойников, но кого и когда — только Бог знает.

— Я еду домой, моя смена кончилась, — сказал Марк.

— Валяй, — кивнул Роберт Хьюг.

— Увидимся утром.

Марк пересек Центральный парк и покатил вверх по Бродвею. Но и тут, на западной стороне Манхэттена, было непривычно пусто и уныло. Словно за сценой опустевшего театра, среди безлюдных декораций. Марк разочарованно свернул к Гудзону, выехал на «Генри Хадсон Парк-уэй» и покатил на север. Слева, за рекой, светился Нью-Джерси. Там не было никаких выжиганий грудей, патрульных вертолетов, АВАКСов, и вообще там была нормальная человеческая жизнь. Только в этом ебаном Нью-Йорке каждый день черт-те что — то взрыв во Всемирном торговом центре, то мафиозная разборка с десятком трупов, то визит Ясира Арафата, то политическое убийство или всемирный съезд гомосексуалистов и лесбиянок.

Впрочем, сейчас самое главное — не заснуть за рулем. Марк включил радио. Машина тут же заполнилась голосами ночных радиокомментаторов. Какой-то остряк изгилялся по поводу возросшего спроса на мужчин и уверял слушательниц, что те мужчины, которые в прошлую ночь не смогли уберечь своих любовниц от потери правой груди, были просто импотентами. Бывший мэр Нью-Йорка Динкинс ехидно объяснял, что во время его правления подобные бедствия в городе не случались. Радио «Кристиан сайнт монитор» передавало молитвы. Марка не устроило ни то, ни другое, ни третье, и он нашел испанскую радиостанцию с какой-то неистовой кубинской румбой. «Наверно, испанцы — самая здоровая нация в мире, — подумал Марк, — даже во время второго пришествия Христа и конца света они не перестанут танцевать и стучать каблуками». Он вывел звук на полную мощность. При такой музыке он наверняка не уснет за рулем.

И через десять минут он действительно без происшествий доехал до Ривердэйла, чуть ли не самого северного жилого района города, припарковал машину на улице и вошел в подъезд многоквартирного семиэтажного дома. Здесь, на втором этаже, он снимал небольшую квартиру с одной спальней. Окна этой квартиры выходили на запад, под ними были двор и стоянка для машин, а дальше, в просвете между соседними домами, были видны «Генри Хадсон Парк-уэй» и узкая полоска парка вдоль него. По этой полоске по утрам и вечерам соседи выгуливали собак.

Войдя в квартиру, Марк по привычке первым делом глянул на автоответчик. На индикаторе числа