концепции «первородного греха» считают, что именно отход человека от первоначального идеального состояния привел к конфликтам; марксистская точка зрения исходила из того, что источником войны является институт эксплуатации; с позиций «теории великого человека» война есть следствие того, что агрессивные личности навязывают свою волю пассивной массе.
Исследователи указывают на неосновательность широко распространенных дарвинистских и фрейдистских концепций изначальной агрессивности человека. Палеоантропологические данные (например, наскальные рисунки) подтверждают тот факт, что древнейшие люди использовали оружие для охоты, но не для убийства. В древности существовала такая традиция: воины враждебных племен, вооруженные копьями и дубьем, вставали друг против друга и начинали выкрикивать воинственные слова, размахивали оружием. Однако после «выплеска агрессии» все расходились… Этологи нашли, что и среди животных практически отсутствует внутривидовая агрессивность.
Американский исследователь А. Сторрс предложил модель «детской зависимости» для объяснения агрессивности: длительная зависимость детей и подростков от взрослых создает у молодежи чувство фрустрации, которое и находит выход в агрессивности. Однако эта гипотеза не объясняет, почему лишь немногие из людей прибегают к агрессии. Более приемлемой для объяснения агрессивности можно считать теорию «фрустрации- агрессивности», рассматриваемой в социальном контексте. Согласно этой теории, случаи линчевания негров в южных штатах США учащались в те годы, когда падала цена на хлопок.
Фрустрация массы белых бедняков находила выражение в более активном участии их в действиях ку-клукс-клана, когда их гнев обращался на негров, а не богачей. Но в ситуациях, когда фрустрация масс сочеталась с влиянием «фокусирующей» революционной идеологии, народ выступает против действительных угнетателей, о чем свидетельствовали революции в Мексике, Китае, Испании, России, Вьетнаме. Определенное значение для объяснения агрессивности имеют также модели «стресса», «скуки», «подражания» (например, тот факт, что негры в США совершают в 15 раз больше убийств, чем белые, может объясняться влиянием насилий, пережитых в детстве). Нельзя признать верным представление, будто поведение убийцы обязательно связано с чувствами ненависти к жертве. Знаменитый эксперимент Милгрема в Йельском университете продемонстрировал значение модели «приказа-подчинения» в агрессивном поведении. Испытуемым сообщали: то, что они будут делать, имеет большое научное значение, и приказывали причинять нарастающие болезненные ощущения человеку, за переживаниями которого они могли наблюдать (при этом испытуемым не сообщали, что страдания этого человека были фиктивными). Большинство испытуемых с готовностью участвовало в жестоком эксперименте, не смущаясь страданиями своей жертвы. Психиатры полагали, что лишь один человек из тысячи будет готов проводить эксперимент до конца. На деле же из этого числа такую готовность продемонстрировали шестьсот человек. Повторение эксперимента Милгрема в Германии, Италии, Австралии, ЮАР показало, что уровень подчинения там еще выше, причем женщины проявляли не меньшую готовность к насилию, чем мужчины, а организованные группы — большую, чем одиночки. Отсюда был сделан вывод, что в военной ситуации большинство действует просто из подчинения приказам, в то время как лидеры могут быть движимы фрустрацией, стремлением сохранить статус или идеологическими мотивами.
По мнению многих исследователей эволюция человека, способность к кооперации оказывает в деятельности людей решающее воздействие на формирование враждующих групп («банд»). Можно сослаться на выводы социальных психологов, проводивших эксперимент, в ходе которого детский лагерь был разделен на две группы («бульдоги» и «красные дьяволы) — между ними вскоре развернулась острая конкуренция. В ходе другого эксперимента было установлено, что даже восприятие опасности (признаков пожара) в значительной степени зависит от окружающих. Из подобных примеров можно сделать вывод, что, например, поведение американских солдат во вьетнамской войне было результатом образования двух социально-психологических групп («мы» и «они»), подчинения общему мнению и авторитету начальства.
На протяжении столетий война была своего рода спортивным состязанием великих держав. По подсчетам К. Райта (1942), из 2600 важнейших сражений, имевших место за 500 лет, Франция участвовала в 47 %, Австро-Венгрия — в 34 %, Англия и Россия — в 22 %. Подсчеты Смолл-Сингера за период 1816– 1965 гг. также показывают преимущественную вовлеченность великих держав в военные действия. В указанный период великие державы участвовали в 80 % войн.
Основным фактором нарушения «системы великих держав» можно считать «глобальные» войны, то есть конфликты, затрагивающие структуру «глобальной политической системы». Это не обязательно самые крупные войны, но непременно войны мирового значения, например война за независимость Голландии в XVI в., войны Людовика XIV в XVII–XVIII вв., Семилетняя война, две мировые войны в прошлом столетии. На глобальные войны приходится две трети всех сражений за последние четыре столетия.
Для объяснения характера «неклассических» и современных конфликтов можно ввести понятия «национальных» и «:субнациональных» войн. К категории «национальных» можно отнести войны, связанные с формированием национальной политической системы. Таковы гражданская война в Корее, Вьетнаме, на Ближнем Востоке, индо-пакистанские и др. «Субнациональными» войнами являются локальные конфликты, возникающие тогда, когда подразделения большой политической системы не удовлетворены ее устройством. Обычно это «сепаратистские» войны.
С появлением ядерного оружия открывается новая эра в истории человечества. Речь идет не просто об изменении масштаба взрывной силы оружия, а о кардинальном изменении. Это уже не простая модификация в непрерывной эволюции вооружений, а подлинная революция, глубокая и тотальная.
Но в том-то и дело, по мнению авторов книги, что ядерный конфликт — не единственный, который может захватить человечество. Существует невероятное множество способов истребления людей. Тиранические и нестабильные режимы могут обрести химическое и биологическое оружие. Возможна война роботов. Освобожденные от моральных терзаний и инстинкта самосохранения, роботы способны стать замечательными, идеальными террористами. Авторы рисуют воображаемую картину. Тысячные толпы приближаются к зданию посольства, но вдруг падают пораженные неведомой силой. Испытан усовершенствованный инфразвуковой генератор для усмирения толпы. Можно вспомнить и Герберта Уэллса. Из марсианского корабля выбегают мириады механизированных, металлических муравьев или солдат на треножниках. Надо ли здесь описывать ужасы «звездных войн» или «ядерной зимы».
Однако, читая про все эти кошмары, хочется процитировать американского фантаста Роберта Шекли, его рассказ «Абсолютное оружие»:
«Они вошли в огромную комнату, где грудами лежало сверкающее легендарное марсианское оружие, остатки марсианской цивилизации.
Люди стояли и молча смотрели по сторонам. Перед ними лежало сокровище, от поисков которого уже давно все отказались. С того времени, когда человек высадился на Марсе, развалины великих городов были тщательно изучены. По всей равнине лежали сломанные машины, боевые колесницы, инструменты, приборы — все говорило о титанической цивилизации, на тысячи лет опередившей земную. Кропотливо расшифрованные письмена рассказывали о жестоких войнах, бушевавших на этой планете. Однако в них не говорилось, что произошло с марсианами. Уже несколько тысячелетий на Марсе не было ни одного разумного существа, не осталось даже животных.
Казалось, свое оружие марсиане забрали с собой» (Шекли Роберт. Рассказы. Повести. М, 1968, с. 36). Культура перестает быть собой, если исчезает человек. Обломки марсианской цивилизации — часть природного ландшафта, не более того. Такова мысль Шекли. Какой смысл в абсолютном оружии, если исчезает цивилизация? Так могли бы думать земляне, которые прилетели на Марс и пытаются понять ход событий марсианской истории. Однако у Шекли другой финал. Земляне погибают. Тот, кто заворожен «туманом войны», судя по всему, обречен…
Чего недостает книге супругов Тоффлер? Простого и естественного вопроса — «Почему война?». Именно так названа известная переписка 3. Фрейда и А. Эйнштейна. Потрясенные Первой мировой войной, они пытаются осмыслить неизбежность войны. Наивный Фрейд полагал, что войны могут быть предотвращены наверняка, если человечество объединится в установлении центральной власти, которой будет передано право вершить правосудие над всеми конфликтами интересов. Существуют два необходимых для этого условия: создание верховной власти и наделение ее не обходимой силой. Примерно так же рассуждают и супруги Тоффлер. Установить контроль, обеспечить наблюдение. Вразумить. Однако мы знаем сегодня, что наличие ООН и наделение ее всякими правами вовсе не помешало НАТО бомбить
