человеком, чье слово здесь немало значит. Похоже, истинные взаимоотношения внутри этого странного коллектива отличались от ролей и личин…
В упор уставившись на сержанта маленькими, глубоко посаженными глазками, приказчик поинтересовался:
– Трифон Ксенофонтович знать желают: каким ветром занесло в наши края?
Он показал взглядом на купчину. Тот приосанился, солидно кивнул: да, мол, желаю. Человек в синей форме наблюдал за разворачивающейся сценой цепким внимательным взглядом.
– Заплутал я, – не стал темнить Багиров. – Шел тундрой, заблудился, остался без связи. Вот и оказался в ваших краях. Как это место называется?
– Никак не называется, – равнодушно проговорила барменша. – Придумывали название, даже конкурс объявили с призом каким-то, когда все рухнуло… Но если сильно хочешь, можешь звать Новая Хатанга. Так называли, когда строили… Или зови просто Хатанга. Старая-то того, канула.
– Понятно… – протянул Багиров.
– А сам-то из чьих будешь? – вновь вступил в разговор приказчик.
– Из военных.
– Оно и так видать, – согласился приказчик. – Да только войны в этих краях испокон не случалось… Ну да ладно. Раз пришел – пей, ешь, отдыхай… А потом дальше отправляйся. Или здесь оставайся, если воевать устал. Живем небогато, но живем. Водки, правда, хоть залейся.
Он обогнул стойку, увел в уголок барменшу, зашептал ей что-то на ухо.
Слова приказчика об избытке водки подтвердились немедленно и самым зримым образом. Из-за стола поднялся шаман, оставив попа в одиночестве, и направился к стойке, сильно пошатываясь. Ухватился за оставленную барменшей бутылку, стал наполнять принесенный с собой стакан, – рука дрожала, водка расплескивалась.
Действия шамана сопровождались самыми разными звуковыми эффектами: постукивали костяные украшения, нашитые на его одежду, а сделанные из птичьих перьев – шелестели. Позвякивали бубенчики на шаманской маске, закрывавшей верхнюю часть лица и украшенной двумя стилизованными рогами. Дребезжало горлышко бутылки о край стакана.
За всеми этими звуками Багиров едва расслышал тихие-тихие слова, произносимые шаманом. Причем смотрел обладатель двурогой маски в сторону, губы почти не шевелились.
– Уходите отсюда, – чревовещал шаман. – Здесь нельзя оставаться. Верьте мне, я артист якутской республиканской филармонии, моя фамилия Васильев. Вернее, бывший артист бывшей филармонии…
Багиров слушал внимательно, тоже глядя в сторону и делая вид, что полностью поглощен дегустацией содержимого своего стопаря. Водка, кстати, оказалась весьма качественная, не разведенный спирт и не какой-нибудь продукт местной перегонки.
– Уходите немедленно, – продолжал шаман-артист. – Не ешьте, не пейте, не оставайтесь на ночлег. Уходите, потому что…
Он не закончил фразу – приказчик завершил свой приватный разговор с барменшей и вернулся, подозрительно косясь на шамана. Служитель туземного культа залпом опорожнил стакан, постоял несколько секунд, пошатываясь и пялясь бессмысленным взглядом в какую-то только ему видимую даль – может, в Верхний мир, может, в Нижний… Затем рухнул, где стоял, у самой стойки. И тотчас же захрапел.
– Куда, нехристь басурманская?! Партию кто доигрывать будет?! – возопил поп.
Служитель другой Традиции тоже был изрядно пьян. И, судя по красным прожилкам, украшавшим лицо, надирался регулярно.
Багиров не обращал на попа внимания. Он продолжал смотреть на стену, туда же, куда машинально взглянул, отводя взгляд от шамана из республиканской филармонии.
На стене висел календарь.
Старый календарь, голографический, с изображением какой-то полуобнаженной красотки, изогнувшейся в страстной позе… Но не красотка привлекла внимание Бага. На нижнюю часть календаря было прилеплено самодельное дополнение – таблица из двенадцати квадратов со вручную вписанными числами и днями недели. Сегодняшнее число – третье июля – помечалось красным квадратиком, передвигаемым по прозрачной ленте, – наверняка эта деталь уцелела от прежнего варианта календаря. Над таблицей красовался год, выведенный кривоватыми крупными цифрами.
– Календарь правильный? – спросил сержант у барменши внезапно охрипшим голосом. – На этот год?
– Да уж не на минувший… – равнодушно ответила барменша. – Не совсем мы тут одичали, Пасху с Рождеством не спутаем…
Она шлепнула на сковородку два заиндевевших куска мяса, электроплитка стояла здесь же, за стойкой, – кухня ресторации, надо полагать, не функционировала.
– А Катаклизм в каком году был? – не отставал Багиров.
– Известно, в каком… Пять лет скоро будет…
«Четыре года!» – хотелось завопить сержанту. Не завопил. Потому что дата полностью совпадала с той, что выдал якобы засбоивший навигатор…
Сержант Абдулла Багиров блуждал в Тумане и тундре не неделю и не две… И даже не месяц.
Больше года.
Вот ведь хренота какая…
2. Охота на чучундру
Таймырскому сафари предстояло стать лебединой песней Великого Охотника на гибнущей планете.
Впереди был новый мир, новая жизнь, новые победы над невиданными зверями… Но хотелось эффектно уйти. Совершить напоследок нечто, никем до того не совершенное… Львы и носороги, тигры и медведи для задуманного не годились. Их добывали и до Эфенди, а рекордные размеры не совсем то… Все помнят имя первого покорителя Эвереста, но мало кто знает, кроме сугубых специалистов, кому сейчас принадлежит очередной рекорд скорости восхождения. Идти проложенной другими тропой легче и быстрее, но люди помнят лишь первопроходца.
И мысли Эфенди поневоле свернули на животных, официальной зоологией не признаваемых, но активно изучаемых ее сводной нелюбимой сестрой – криптозоологией. До недавнего времени аль-Луаньян относился к криптозоологам и к их теориям с преизрядным скепсисом. После случая с восемнадцатиметровой анакондой скепсис сильно уменьшился.
Застрелить, например, лох-несское чудище, – более чем достойный финал карьеры Великого Охотника. Вернее, той части карьеры, что близится к завершению на Земле.
Увы, недавние геологические катаклизмы сделали охоту на Несси решительно невозможной. Озеро Лох-Несс вновь превратилось в то, чем и являлось миллионы лет назад, – в глубоководный морской фьорд, к тому же безжизненный, с крайне высоким радиоактивным фоном. Реликтовые плезиозавры, – если даже допустить, что они в самом деле обитали в Лох-Нессе, – либо уплыли в океан, либо передохли от лучевой болезни.
Другое шотландское озеро, имевшее схожую, хоть и менее раскрученную легенду, ждала еще более незавидная судьба – карстовый разлом превратил Лох-Моррар в практически безводную котловину. Никакие чудища, надо заметить, в обнажившемся донном иле не копошились: подтвердилась версия скептиков о том, что обитатели окрестностей Лох-Моррара сами выдумали свою Морри, снедаемые жгучей завистью к жителям окружающих Лох-Несс городков и поселков, – те исправно стригли многочисленных туристов, приезжавших поглазеть на водную гладь: вдруг да вынырнет нечто доисторическое…
А вот Шамплейн, еще одно широко известное среди криптозоологов озеро, живностью так и кишело, особенно после разрушения АЭС в Миллатоге. Отдельные экземпляры, порой весьма крупные, могли поставить в тупик и зоологов, и их криптоколлег. Но даже если среди мутантов до сих пор плавал мифический Шамп – он никоим образом не мог заинтересовать Эфенди. Традиционно считалось, что Шамп – осетр-переросток невообразимых размеров, а лавры рыболова последнего из Великих не привлекали.
Его интерес к озерам был не случаен. Океан слишком велик, если в глубинах его и таятся неведомые огромные твари, то на поверхности появляются крайне редко и случайно. А охотиться за ними в родной
