эмоциональным или интеллектуальным запасом, чтобы выиграть бой.
– Нет, нет, – сказала мисс Смит, – не может быть. Я выключила газ и положила ключ на камин. Я совершенно точно это помню.
Он смотрел на неё в упор, не отводя глаз, пытаясь добраться до истины.
– Факты говорят сами за себя. Ты можешь предложить другую версию?
– Но это абсурд. Ты думаешь, он сам вылез из кроватки, повернул ключ, вернулся обратно, и заснул?
– Может быть, ты выключила газ и потом бездумно включила его опять.
– Как это? Нет, как я могла?
Муж мисс Смит не мог понять. Его воображение ухватило опасную мысль, словно пинцетом, и держало её перед ним. Факты были на стороне воображения, он не мог ими пренебречь: его жена повредилась в уме. Сознательно или бессознательно она пыталась убить их сына.
– Окно, – сказала мисс Смит, – окно было открыто, когда я уходила. Оно всегда открыто, для свежего воздуха. Но оно было закрыто, когда ты вошёл в детскую.
– Ну уж ребенок-то точно не мог этого сделать. Не понимаю, что ты хочешь сказать?
– Не знаю. Я не знаю, что я хочу сказать. Я просто не понимаю.
– Ты слишком устала от забот, дорогая, вот и всё. Тебе нужна помощь.
– Но мы не можем себе этого позволить.
– Можем или не можем, но нам придётся это сделать. Мы должны думать о ребёнке, а не о себе.
– У нас же всего один ребёнок! Я не так уж сильно устаю. Не может такого быть. Слушай, теперь я буду очень, очень осторожна. В конце концов, это первое происшествие за столько времени.
– Прости, дорогая. Нам надо дать объявление о поисках няни.
– Ну пожалуйста…
– Милая, прости, нет смысла меня уговаривать. Мы уже достаточно говорили об этом, и ни к чему не пришли. Надо подойти к этому разумно.
– Пожалуйста, ну пожалуйста, давай попробуем ещё раз.
– А ребёнок? Всё это время жизнь нашего сына будет в опасности, изо дня в день?
– Нет, нет…
Мисс Смит умоляла мужа повременить, но он молчал. Он курил трубку глубокими затяжками, сильно прикусив её зубами, и несчастные мысли его были в беспорядке.
Муж мисс Смит и вправду дал объявление о том, что ищет няню для ребёнка, однако вскоре выяснилось, что необходимость в ней отпала. Ребёнок пропал после обеда, в тот день, когда ему исполнилось три года. Мисс Смит выпустила его в сад. Он часто играл в саду, там было совершенно безопасно. Но когда она позвала его пить чай, он не пришёл; и когда она вышла посмотреть за ним, его там не было. Задняя калитка дома, за которой начинались поля, была открыта. Она не открывала калитку, и вообще редко ею пользовалась. В растерянности она было предположила, что ребёнок мог сам отпереть щеколду.
– Это невозможно, – ответил муж, – она слишком высоко и открывается с трудом.
Он смотрел на неё отчуждённо, получив подтверждение тому, что она хотела избавиться от ребёнка. Бóльшую часть ночи они вместе с полицией прочёсывали все окрестные поля, но поиски были безуспешны.
Утром, когда поиски продолжились, они утратили всякую надежду, а со временем безнадёжность переросла в страх того, чтó может открыть находка.
– Мы должны примириться с фактами, – сказал муж мисс Смит, но она продолжала надеяться в одиночестве. Она бродила по сельским окрестностям в поисках чуда, но не находила ни следа, ни известий о ребёнке.
Однажды у лесопилки её остановил мальчик, такой тихий, что она с трудом заметила его. Он робко пробормотал какое-то приветствие, и когда она подняла на него глаза, то узнала в нём Джеймса Мэчена. Она прошла мимо, думая о том, что завидует его жизни, что тот факт, что он жив, а её ребёнок мёртв, не более чем злая насмешка Провидения. Она молилась этому Провидению, давая ему десятки обетов, лишь бы всё наладилось.
Но ничего не налаживалось, и мисс Смит вынашивала в себе мысль, которую её муж не высказал вслух. «Я сама отперла калитку. По какой-то причине я не хотела этого ребёнка. Видит Бог, я любила его, и ведь это была не такая уж слабая любовь? Или я уже любила стольких детей, что на моего собственного ребёнка ничего не осталось?» Беспочвенные, душераздирающие теории затопили разум мисс Смит, обратив её мысли в бурлящий хаос.
– Мисс Смит, – спросил Джеймс, – вы хотите увидеть своего ребёнка?
Он стоял у кухонной двери, и мисс Смит, услышав его слова, не могла сразу осознать их смысл. Солнце, отразившись в окнах кухни, отблёскивало ещё раз в стёклах очков мальчика. Он улыбнулся, как ей показалось, увереннее, чем раньше, приоткрыв прижимающую зубы серебристую проволоку.
– Что ты сказал? – спросила мисс Смит.
– Я сказал, вы хотите увидеть своего ребёнка?
Мисс Смит давно не смыкала глаз. Она боялась засыпать из-за кошмаров. Её волосы бессильно свисали на плечи, глаза омертвели и, казалось, глубоко ввалились в череп. Она стояла и слушала мальчика, механически покачивая головой вверх и вниз. Левая рука тихо двигалась туда-обратно по гладкому кухонному столу.
– Ребёнка? – спросила мисс Смит. – Моего ребёнка?
– У вас пропал ребёнок, – напомнил ей Джеймс.
Мисс Смит закивала чаще.
– Я вам покажу, – сказал Джеймс.
Он взял её за руку и вывел из дома, провёл по садику, и через калитку в поля. Рука об руку, они шагали по траве, по мостику через канал, и по цветущим, пышушим теплом лугам.
– Я соберу вам цветов, – сказал Джеймс, и побежал срывать маки, зонтики купыря, и прекрасные синие васильки.
– Когда даришь людям цветы, – сказал он, – это для того, чтобы показать им, что они тебе нравятся и ты хочешь понравиться им.
Она взяла у него букет, и Джеймс запрыгал и затанцевал вокруг, поторапливая её. Она слышала его смех; она взглянула на мальчика и испугалась гримасы радости, исказившей его крошечную кунью мордочку.
Солнце пекло шею и плечи мисс Смит. Пот собирался у неё на лбу и стекал струйками по щекам. Она чувствовала, как он течёт по телу, натягивая одежду на спине и бёдрах. Холодной была только рука мальчика, и своими пальцами она попыталась почувствовать её силу, понять её историю. Мальчик снова засмеялся.
Смех взлетал и падал в знойном воздухе, он дрожью проходил через его тело и отзывался подёргиваниями руки. Начавшись с нервного хихиканья, он превратился в задыхающиеся спазмы; набрал силу, словно гроза; затих, прокатившись мягкой волной; и вновь пушечными залпами ударил ей в уши. Он не закончится. Она знала, что он не закончится. Смех будет продолжаться, и они будут идти сквозь этот летний день, пока не дойдут до ужаса, пока ужас не станет безраздельным.
