выставляют свои картины. Кто хочет, может прийти и любоваться; на них долго смотрят, долго-долго, и вдруг кто-нибудь говорит: «Ах, Боже, как похоже!»
Спичечник подвел Мэри к следующей картине, еще более прекрасной. Это был пейзаж – деревья, трава, а в глубине – синее пятнышко моря.
– Боже мой! – воскликнула Мэри Поппинс, наклонившись, чтобы лучше рассмотреть, но тут же выпрямилась: – Что с тобой, Берт?
Спичечник взял ее за вторую руку, вид у него был необычайно взволнованный.
– Мэри, мне пришла в голову такая мысль! Почему бы нам не войти туда, в эту картину, прямо сейчас, сию минуту? А, Мэри? – и, держа ее за руки, он потянул ее с этой улицы, подальше от чугунной ограды и фонарных столбов. Ах! Вот они уже там, в самом центре картины.
Как здесь было зелено, как покойно, какая нежная травка была под их ногами! Нет, это невозможно! Почему невозможно? Зеленые ветки шурша касаются их шляп, а вокруг их ног водят хороводы яркие, как радуга, цветы. Мэри с Бертом поглядели друг на друга – а сами-то они как изменились! На Спичечнике был совершенно новый костюм – в зеленую и красную полоску сюртук и белые панталоны, а голову его венчала новехонькая соломенная шляпа. И весь он сиял, как новый шестипенсовик.
– Ах, Берт, какой ты красивый! – восхитилась Мэри.
Берт на миг онемел, он и сам не мог отвести глаз от Мэри. Наконец он перевел дух и воскликнул: – Как здорово!
И больше ни слова не прибавил. Но смотрел он с таким восторгом, что Мэри достала из сумки зеркальце и глянула в него.
Она тоже изменилась. Плечи ее окутывала прелестная шелковая пелерина в ярких узорах, шею нежно щекотало длинное страусовое перо, ниспадавшее с полей шляпы. Ее самые лучшие туфли исчезли, вместо них – туфельки неописуемой красоты с блестящими пряжками в бриллиантах. На руках были те же белые перчатки, под мышкой – бесценный зонтик.
– Бог мой! – воскликнула Мэри Поппинс. – Вот уж действительно выходной день!
Любуясь друг другом и собой, они двинулась в глубь рощи и скоро вышли на залитую солнцем поляну. И, представьте, на зеленом столе их ожидал послеобеденный чай!
Вокруг стола – зеленые стулья, посреди него – гора пончиков чуть не до неба, а рядом большой медный чайник. Но самое прекрасное – две тарелки с креветками и, конечно, две вилки – не руками же их есть.
– Ущипните меня! – сказала Мэри Поппинс: ее любимое восклицание, когда она очень довольна.
– Как здорово! – подхватил Спичечник. Это было его любимое восклицание.
– Садитесь, пожалуйста, мадам! – послышался чей-то голос.
Друзья обернулись и увидели высокого мужчину, выходящего из рощи в черном смокинге и с белоснежной салфеткой, перекинутой через руку.
Мэри Поппинс так изумилась, что у нее подогнулись колени и она не села, а упала на зеленый стул с таким шумом, точно хлопнула хлопушка. Спичечник, тараща глаза, плюхнулся напротив.
– Я официант, как вы, надеюсь, догадываетесь, – проговорил человек в черном смокинге.
– Да, но на картине вас не было, – сказала Мэри Поппинс.
– Я стоял за деревом, и вы меня не заметили, – объяснил человек в черном смокинге.
– Садитесь, пожалуйста, – вежливо предложила ему Мэри Поплине.
– Мне не положено, – ответил официант, но приглашение ему явно понравилось.
– Ваши креветки, мистер, – сказал он, придвигая тарелку Спичечнику. – И вилка. – Обмахнув вилку салфеткой, он протянул ее гостю.
И Мэри с Бертом приступили к послеобеденному чаю. А официант стоял рядом, предупреждая каждое их желание.
– Все-таки мы полакомимся сегодня пончиками с малиновым вареньем, – сказала Мэри Поплине, протянув руку к горе пончиков.
– Как здорово! – воскликнул Спичечник и взял сразу два самых больших.
– Чай наливать? – спросил официант и, не дожидаясь ответа, налил две полные чашки душистого чая.
Мэри с Бертом выпили по две чашки и уплели всю гору пончиков. Затем встали из-за стола и стряхнули со скатерти крошки.
– Платить не надо, – сказал официант, прежде чем они успели попросить счет. – Сегодня ваш праздник. Там – карусель. – И он махнул рукой в сторону лужайки. Мэри с Бертом взглянули туда – и правда, вокруг расписного столба кружили деревянные лошадки.
– Все-таки странно, – сказала Мэри Поплине. – Ведь и их не было на картинке.
– Хм, – Спичечник тоже не помнил карусели. – Они, наверное, были на заднем плане.
Подошли к каруселям, которые тотчас замедлили ход. Мэри Поппинс прыгнула на спину вороного коня, Спичечник на серого. Заиграла музыка, и они поскакали – куда бы вы думали? – конечно, в Ярмут – ведь они очень давно хотели посмотреть этот город. Дорога неблизкая, и вернулись они, когда стало уже темнеть.
– К моему величайшему сожалению, – учтиво сказал официант, – мы закрываемся в семь. Таковы правила. Вы дорогу обратно помните? Хотите, я провожу вас?
Гости кивнули, официант изящно взмахнул салфеткой и повел их из леса.
– Ах, какую чудесную картину ты нарисовал сегодня! – сказала Мэри, закутавшись в пелерину и взяв Берта под руку.
– Я очень старался, Мэри, – скромно потупясь, отвечал Берт. Но вид его говорил, что он очень, очень горд собой.
Перед большой белой дверью, точно нарисованной мелом, официант остановился.
– Вот мы и пришли. Выход здесь, – сказал он.
– До свидания и большое спасибо, – пожала ему руку Мэри Поппинс.
– До свидания, мадам. – И официант поклонился низко-низко, так что стукнулся лбом о колени.
Потом он кивнул головой Спичечнику, который, склонив голову набок, прищурил один глаз – такая уж у него была манера прощаться. Мэри тем временем переступила порог – за ней следом вышел в белую дверь Спичечник.
И сразу же все опять переменилось: страусовое перо упало со шляпки Мэри, шелковая пелерина соскочила с плеч, бриллианты с туфель исчезли. Яркие
