Хотя он так и не говорил, но политическая модель, которую предпочитал Путин, была образца послевоенной Италии. Там в течение 35 лет после Второй мировой войны Христианско-демократическая партия доминировала над всеми правящими коалициями и всегда назначала премьер-министра. Правительства могут приходить и уходить: на самом деле текучесть кадров выглядела шуткой – за 35 лет сменился 21 премьер-министр. Но знакомые лица, как правило, появляются снова, и один и тот же лидер может вернуться целых пять раз, чтобы возглавить заседания кабинета в Палаццо Киджи. Коммунистическая партия, постоянно находившаяся в оппозиции, сохранила значительную парламентскую фракцию и даже получила несколько больше исполнительной власти в городах и регионах. Но у нее никогда не было серьезной перспективы контроля правительства. Таким образом, эта модель, также применяемая и в Японии, стала известна как полуторная партийная система[62].
Если бы это был план Путина: длительный период доминирования «Единой России» и ее лидеров совместно с коммунистами – живописный, но безвластный, в оппозиции это была бы одна проблема. Обеим странам – послевоенной Италии и Японии – достаточно повезло: они в течение трех десятилетий, по мере того как занимались созданием своей полуторной партийной системы, наслаждались непрерывным экономическим ростом. Каждый год – с 1945 по 1975 год в Италии и с 1945 по 1974 год в Японии – ВВП на душу населения возрастал. Такое стабильное улучшение позволило правящей партии укрепиться, получив выгоду и от избирателей, благодарных за рост доходов, и от разработки покровительственных пирамид, которые построила партия. Только нефтяной шок 1973 года и спады, которые он породил, прервали экономический рост, в конечном счете подорвав контроль правящей партии.
Могла ли полуторная партийная система Путина пережить период застоя или снижения объемов производства? Или же эта модель, которую он построил с таким трудом и которая казалась такой стабильной, пока продолжался экономический рост, рухнула?
Экономический спад в 2008 году вызвал шквал недовольства. Отряды ОМОНа были отправлены в город Владивосток в декабре того же года, чтобы разогнать и арестовать десятки протестующих – недовольных тем, что Путин поднял тарифы на импортируемые автомобили. Владивосток был основными входными воротами для подержанных японских автомобилей, торговля этими машинами очень важна для местной экономики. Год спустя на подобную демонстрацию в Калининграде вышло 10 000 демонстрантов, которые размахивали плакатами с требованием отставки Путина. Некоторые губернаторы, казалось, забеспокоились. В жестком интервью давний президент Башкортостана Муртаза Рахимов резко раскритиковал чрезмерно централизованное решение, принятое внутри партии «Единая Россия». Партией сейчас управляют, как он жаловался, «люди… и тремя курицами не командовали». Он вспылил насчет Думы: «Возьмем Госдуму. Разве это парламент? Стыдно смотреть! Население же смеется!» Учитывая, какой авторитарный стиль правления Рахимов установил в Башкортостане, было любопытно послушать, как он защищает демократию, но его решимость выступать говорила о важности политического момента. Когда в том году психически больной милиционер устроил стрельбу в московском супермаркете, убив двух и ранив семерых человек, общественный резонанс был бешеным, этого было достаточно, чтобы повлечь за собой серьезную реформу в МВД.
Тем не менее, когда различные очаги недовольства угрожали превратиться в нечто более общее, экономика восстановилась. В 2009 году цена за баррель нефти с 35 долларов в начале января подскочила до 72 долларов в декабре. К весне 2010 года цены на акции упали более чем вдвое. Несмотря на снижение ВВП, правительству удалось успокоить население, повысив пенсии на 11 % в 2009 году и еще на 13 % в январе 2010 года. Реальные располагаемые доходы населения выросли, пусть и ненамного – на 2,3 %. Уровень поддержки тандема стабилизировался на отметке более 70 %.
Различные недовольные меньшинства и разочарованную элиту внезапный поворот событий привел в бешенство. Они чувствовали мгновенное замешательство Кремля, готовились к трудностям, только чтобы иметь возможность избежать всего этого. Предприниматели устали выплачивать долги начальникам и региональной элите, они были раздражены диктатом Москвы; работникам СМИ надоело прикусывать языки; либералы возмущались; водители преследовались со стороны ГИБДД; даже честные милиционеры испытывали отвращение от окружающей их коррупции – все вокруг возмущались больше и больше. Если бы общественная поддержка Кремля пошатнулась, они были готовы ее усилить.
Руководство страны, казалось, признавало, насколько зависимым оно стало от экономического роста. Медведев, намеренный повторно запустить двигатели и продемонстрировать свою полезность, бросился в почти смешное неистовство технократических инициатив. Чтобы повысить производительность, он сократил 11 часовых поясов страны до 9, приказал чиновникам установить энергосберегающие лампочки, основал инновационный город на окраине Москвы, где ведущие российские ученые и предприниматели обсуждали проекты будущих открытий. Со своим видеоблогом, микроблогом в Twitter, iPhone и личной страницей в Facebook Медведев, казалось, был полон решимости превратить Россию в пристанище для высоких технологий силой личного примера.
Руководство страны, казалось, признавало, насколько зависимым оно стало от экономического роста.
Если восстановление 2010 года набирало скорость, казалось маловероятным, что Медведев будет возиться со средствами управления, как он это делал во время своих первых двух лет правления. Будучи высококвалифицированным профессионалом, он выполнит свою роль как по сценарию, сопротивляясь соблазну играть на публику или действовать экспромтом. Он подписывал указы, сдавал свою ежегодную налоговую декларацию о доходах, закрывал глаза на иностранных гостей, зачитывал хорошо продуманную речь, все время намекая, не вдаваясь в подробности, что он немного более либеральный, чем те, кто его окружает. Через несколько лет он покинет Кремль с золотыми часами и благодарностью силовиков; ему предложат вернуться к ежегодным встречам, где положено пить шампанское, чокаться с Сурковыми, Марковыми и Зубковыми[63], а может быть, когда придет его очередь, он поднимет еще один тост за возрождение частного права в России.
Но если экономический кризис возобновится, положив начало буре, которую технократы не смогут сдержать, если сценарий Путина не произведет ожидаемого результата, то все будет происходить по усмотрению дублера, ему придется импровизировать с новой концовкой этого представления, так как аудитория поднимется со своих мест и забросает помидорами. Окажется ли он на высоте в этой ситуации, воспользуется ли моментом, чтобы стать объектом всеобщего внимания? Завоюет ли он симпатии зрителей, построив мостик от Кремля до самого сердца страны – от внезапно дискредитированных агентов безопасности до демократов и народников, объединив вместе недовольные регионы, отбросив знакомое лицемерие, как потрепанный пиджак от Армани, борясь с коррупцией и некомпетентностью вокруг себя, а не перетасовывая абстракции? Начнет ли он, в конце концов, реформы, в которые верили горячо любимые им либералы? Предаст ли он своего наставника и окажется ли в центре внимания?
Трудно себе это представить. Но в российской политике все возможно.
Глава 5
Развал
Почти через два десятка лет удивительно не то, что Советский Союз развалился, а то, как это все произошло. Многие многонациональные государства и империи распались. Их заключительные соглашения, как правило, носили примитивный характер, разобщая ранее мирные общины самым неожиданным образом. Привязанность Габсбургской империи к ее Балканским провинциям ввергли Европу в войну, которая стоила 15 миллионов жизней. Распад османской Турции породил массовые убийства армян и курдов. Европейские колонисты оставляли кровавые следы, отступая из Африки и Азии – более 300 000 человек погибло во французском Индокитае и Алжире, сотни тысяч были убиты в ходе беспорядков, разделивших британскую Индию. Совсем недавно распад Югославии спровоцировал вспышки жестокости. В одной только Боснии и Герцеговине[64] было убито от 97 000 до 250 000 человек, по разным оценкам – это 2–6 % населения.
Распад Советского Союза не обошелся без жертв. Однако по сравнению с предыдущим опытом он был удивительно спокойным. Этнограф Валерий Тишков указывает общее количество жертв от 63 000 до 98 000, если не считать первую чеченскую войну, которая началась через три года после распада СССР и, возможно, имела мало общего с ним. Около 24 000 человек погибли в боях между армянами и азербайджанцами в Нагорном Карабахе и еще 24 000 погибли в гражданской войне в Таджикистане. В
