И тут, к удивлению всех собравшихся Перси, прервав Эйлин, начал судорожно читать.
Глава 10. И снова в школу
«1 сентября 1972 года.
В Косой переулок я в этом году не попал. Все, что нужно к новому учебному году, мне привез крестный. Надо же, раскошелился сам по доброй воле. Наверняка где-то что-то сдохло. Надеюсь, это его любимая птичка, обожралась лимонных долек и сгорела безвозвратно. Пожелав мне счастливого пути и традиционно не оставшись на обед, Альбус удалился, оставив предварительно мне список паролей на целый год. А крестный оригинален. Я и не знал, что в мире существует столько шоколадных извращений.
Собирая свой сундук, я решил примерить свои прошлогодние старые мантии и обнаружил, что я не вырос из них ни на дюйм. Но почему я такой маленький?! Если так дальше пойдет, то меня с домовиками путать будут! Причитая и скорбя о своей судьбе, я решил взять прошлогодние мантии в качестве рабочих. Мама успокаивала меня, говорила что-то о наследственности, что папа тоже был маленьким, а потом буквально за год вытянулся до своего не очень маленького роста. Но меня это мало успокаивало. Результат для темных должен быть сиюминутным: прямо здесь и сейчас. Слушая мое бурчание, мама с ласковой улыбкой и заботливым голосом предложила мне дыбу. Я внутренне содрогнулся. Видел-видел я это сооружение, где-то в одном из подвалов. Говорят, оно пылится с незапамятных времен. Но что-то папа резко вырос, видимо он тоже комплексуя из-за своего роста, умудрился так вывести маму из себя, что она исправила это столь радикальными методами. Но я против насилия над детьми! Поэтому бурчать я продолжил уже в своей комнате.
Я не знаю, что нашло на Тобиаса, но он самолично вызвался меня проводить. Так как он не выносил поездов, мы аппарировали прямо на вокзал. Моих ожиданий он не оправдал. Прохождение через барьер его никак не впечатлило. Он даже в лице не изменился. Попрощались мы сухо, можно сказать официально: за руки, но затем он резко притянул меня к себе и судорожно обнял. «Береги себя»— прошептал он мне куда-то в макушку, потом также резко выпустил меня из объятий, быстро встал и ушел не оглядываясь. Я опять ничего не понимаю.
Первыми, кого я встретил в поезде, были золотая троица и еще какой-то хмырь. Когда я рассмотрел его внимательнее, меня передернуло. Жуть какая. Интересно, они специально его таскают с собой, чтобы даже Люпин на его фоне выглядел презентабельно? Не удивлюсь, если он сам его где-нибудь подобрал. Видимо, мои передергивания были не только внутренними.
— Что, Нюньчик, уже испугался? Дрожишь весь,— голос Блека действительно такой противный, или я пристрастен? Конечно я вас испугался, просто дрожу весь от ужаса, боюсь как бы вы во сне ко мне не пришли, особенно вон тот, слева который. Представили бы хоть, чтоб я знал свой страх по имени. Хотя, вроде бы этот хмырь с нами на одном курсе учится, в Гриффиндоре, или я ошибаюсь?
— Слушайте, ребята, а может он вообще говорить не умеет? Вы хоть раз слышали, чтоб он голос в нашу сторону подавал? Нюня, может ты немой?— заржал Блек.
— Не твой, не твой, придурок,— не выдержал я. И вообще, почему я должен себя сдерживать? Я же еще не в школе! А, кстати, я так и не заметил как Люпин по шажочку, не привлекая внимания, скрылся за широкими спинами своих товарищей. Я это заметил лишь тогда, когда он практически слился с обстановкой. Да, вот это инстинкт самосохранения, работающий на полную катушку. Я уже мысленно представлял, как кидаю в них не смертельное, но малоприятное заклятие. Заминка заключалась в том, что я никак не мог выбрать, что именно я хочу с ними сделать.
Но почему? Почему этих дебилов всегда кто-то непроизвольно спасает?! Обереги на них что ли какие висят? Причем исключительно от темных! От собственного идиотизма их еще ничего не спасло.
— Разборки в поезде запрещены, — манерно протянул мой Староста, вплывая в наш вагон, — что вы умудрились не поделить, еще не начав учебный год?
— Ничего, — отважных гриффиндорцев как-будто втянуло в ближайшее к ним купе.
— Так, пойдем — ка со мной,— схватив меня одной рукой, а чемодан другой, он поволок меня куда-то вглубь поезда. Пойдем, в моем понимании это идти самому, а не болтаться как ридикюль у него на руке. Я еле успевал переступать ногами. Впихнув меня в какое-то купе, он буквально швырнул меня на сидение. И этот человек когда-то возмущался, что со мной плохо обращаются? Приземлился я довольно неудачно, практически распластавшись на подушках и выронив из рукава мою палочку. Когда я ее туда запихал? Вроде в чемодан упаковывал. Малфой переводил взгляд с меня на палочку, с палочки на меня, а потом опять на палочку, одиноко лежавшую на полу, подобрал бы хоть что ли. Дрожащая рука протянулась к черному дереву и не дойдя до цели буквально дюйма, пошла в обратном направлении. На Малфоя было любо дорого смотреть. Еще бледнее обычного, с испариной на лбу и о-о-очень большими глазами. Он что, палочки никогда не видел? Наверно думал, что у него одного она есть. Я нагнулся и схватил палочку, рукавом протер от пыли и засунул в карман. Нужно будет что-нибудь прикупить, фиксирующее, во избежание подобных эксцессов.
— Это то, о чем я думаю?— тихо спросил белобрысый.
— Я не знаю, о чем ты подумал, но это была палочка! Она еще и волшебная! Представляешь?— радостно защебетал я.
— Откуда она у тебя?
— Представь себе, купил, в магазине Оливандера. Сам удивился, палочка и у Оливандера. Я-то думал, он гробами торгует. Зашел, понимаешь, к нему в магазин о вечном подумать, а он мне палочку сует. Сам офигел.
— Ты хоть представляешь, сколько она стоит? Да эту палочку не может себе позволить ни один из богатейших волшебников, чтобы просто ею владеть, передавая по наследству как величайшую ценность! — возмущенно завопил Малфой. — А ты просто взял и купил! То-то тебе на новые учебники денег не хватило, последние карманные на палочку истратил!
И что на него нашло?
— Она должна была быть в футляре. Я могу на него посмотреть?
— Ну, наверное, можешь. В ювелирной лавке, напротив магазина с палочками.
— А что, он там делает? — осторожно спросил Люциус.
— Лежит наверно, пылится, кому он вообще нужен за тысячу галеонов?
— Почему за тысячу?
— Ну, за столько я ее продал, вряд ли ювелир выставит ее на продажу за меньшую сумму, — удивился я
— За сколько ты ее продал??? — что-то кожа Малфоя приобрела оттенок его же волос.
— Ты тоже думаешь, что это много?— задумчиво спросил я.
— Как? Вот как можно быть одновременно таким умным и таким идиотом?! Все, на рождественских каникулах мы пойдем его выкупать!
— Куда мы пойдем?
— В ЛАВКУ! — заорал Малфой.
— Ну в лавку, так в лавку. Успокойся. Вдохни поглубже. Что ты так разнервничался, мне вообще Оливандер палочку вместе с футляром просто так отдал, видимо посчитал, что на складе она порядком залежалась.
— Просто так? Просто так?— походу водички ему уже нужно дать, а то уже ртом воздух начал глотать.
— Ну, он выглядел немножко недовольным,— вспомнил я,— сразу выпроводил нас, причем, можно сказать вытолкнул из магазина.
— Ага, видать, поплакать захотелось,— истерически прохихикал Малфой,— в одиночестве. Да я бы на его месте тебя убил, так на всякий случай, чтобы ты никому не разболтал, что видел ее хоть краем глаза.
— Ну, это было бы проблематично. Со мной бы он справился, возможно, но с мамой. Сомневаюсь.
— А кто у нас мама?
— Мама она и есть мама,— что я ему мог еще сказать, и вообще, странный какой-то у нас разговор получается.
— Мама…Да, мама— это святое, — Малфой мечтательно прикрыв глаза, начал говорить,— 13,5 дюймов, черное эбеновое дерево, высушенная сердечная мышца дракона в качестве сердцевины. Вязь рун с
