покидает родимый дом и идет жить к чужим людям... — Она рассуждала как взрослая.
— Что ж, попрощаемся, — покорно проговорила мать, прижимая к себе дитя. Она причесала Мияги, не отрывая глаз от ее лица и безутешно рыдая.
— Ну хватит, пора, — торопила кормилица. — Денежки вы получили, так что ребенок больше не ваш!
Не найдя что ответить, мать только вздохнула.
Старуха взяла девочку за руку и скрылась за дверью. Попав в оживленный и шумный дом, наивное дитя пришло в восхищение.
— Здесь так чудесно! — радовалась Мияги.
— Какой прелестный ребенок! — умилилась хозяйка. Она подала Мияги вкусные яства, нарядила в новое кимоно. Мияги мало смыслила в происходившем и лишь твердила в детском восторге, как она счастлива здесь. С первого дня она всей душой привязалась к хозяину и его жене.
Когда старуха собралась уходить, девочка попросила:
— Пусть матушка непременно навестит меня завтра! Старуха пообещала, но, вернувшись домой, сказала другое:
— Девочка очень довольна. Ей хорошо там — у нее есть игрушки и книги. Не извольте о ней беспокоиться. Кстати, может быть, вы дадите два рё из тех денег? Ваш супруг, перед тем как скончаться, задолжал мне, а вернуть не успел. — И старуха поделила принесенные деньги. Возможно, она последовала законам династии Чжоу[408], которые, как говорят, дозволяли взимать за посреднические услуги пятую часть дохода. Похоже, древние тоже пеклись о своих интересах...
— Я сама должна пойти туда, поговорить с хозяином, — настаивала мать. — Я должна быть уверена, что моей дочери хорошо.
Но кормилица возражала:
— Сперва надобно обновить ваше платье. Затем дождаться благоприятного дня...
Старуха всеми средствами старалась помешать матери. Та же, не понимая ее уловок, плакала и умоляла:
— Дай мне увидеть мое дитя, взглянуть хоть одним глазком...
Она не осушала глаз, от тоски занемогла — и вскорости умерла.
Наступила пятнадцатая весна Мияги, и волосы ей уложили в высокую прическу. Однажды хозяин послал за ней.
Мияги была умна и сразу же все поняла: «Я стала такой же девой любви, о которых читала в романах! Что ж, мне некого в том винить — ведь матушка сама отдала меня в этот дом... »
И Мияги примирилась с судьбой, хотя временами ей становилось невыносимо горько. Она все более постигала тайны своего ремесла, и слава ее становилась все громче.
— Она просто красавица, — согласились все. — Куртизанки, достойной Мияги, давно не было в Кандзаки!
Многие оказывали ей внимание. Имя Мияги выбрал для нее сам хозяин — уж и не знаю, что он желал выразить этим.
... Вот как случилось, что она встретилась с красавцем Дзютабэем Кавамори и полюбила его. «Я не желаю видеть других мужчин», — сказала она ему. «Прекрасно!» — воскликнул тот и обсудил это дело с хозяином заведения.
— Как вам будет благоугодно, — ответил тот Дзютабэю. — До тех пор пока вам не захочется взять ее в жены, Мияги не будет прислуживать посетителям наравне с прочими девушками. — Словно хотел сказать: «Этот цветок запрещается трогать».
Наступила весна. В начале третьей луны Дзютабэю пришла в голову мысль отправиться на прогулку:
— Поля и горы сейчас прекрасны. Поедем куда-нибудь вместе — куда ты пожелаешь!
Мияги слыхала, что как раз расцвела сакура близ храма Икута, в уезде Убара.
— Мы отправимся морем, — сказал Дзютабэй. — Погода благоприятствует нам.
И вот, выбрав день, они поехали любоваться цветущей сакурой...
Под ветвями, усыпанными цветами, было людно. Пирующие, натянув меж деревьями занавеси, пили сакэ и веселились вовсю. Но когда появилась Мияги, все в восхищенье признали, что красота ее превосходит прелесть лепестков сакуры. «Мияги - самый прекрасный цветок!» — таково было общее мнение. Все взоры были прикованы к ней. Дзютабэй преподнес Мияги припасенный к этому случаю богато изукрашенный веер. А Мияги, скромно потупив взор, прислуживала ему, следя за тем, чтобы чарка его всегда была полна. Сам Дзютабэй был в приподнятом настроении — то ли оттого, что день был погож, то ли оттого, что он был молод и явно гордился тем впечатлением, которое производила Мияги на окружающих.
Однако среди пирующих оказались такие, кому появление Дэютабэя с Мияги отравило всю радость дня. «Ну и красотка! Вот повезло... Нам бы такую!» — перешептывались они, и пуще других завидовал Фудзидаю, начальник почтовой станции Кояно, приехавший повеселиться в компании лекаря по имени Тома и некоего молодого монаха. Они без конца переговаривались о чем-то и совсем утратили интерес к сакэ. Что же они задумали?..
Представив дело так, будто им срочно надо вернуться домой, а пешком теперь не успеть, Фудзидаю с приятелями наняли в гавани Минумэ-но-вада быстроходную лодку, взяли нескольких лишних гребцов и, точно «Небесная птица»[409], домчались в Кояно на крыльях ветра. Весь путь обратно занял у них не более часа. Едва переступив порог дома, Фудзидаю отправил посыльного к Дзютабэю. «Дзютабэй! Повелеваем тебе предстать перед нами! — гласил приказ. — Государев гонец изволит быть проездом через Кояно и останется здесь до утра. Тебе надлежит принять высокого гостя и позаботиться об удобствах. Поторопись с приготовлениями».
Старый слуга, присматривавший за домом в отсутствие Дзютабэя, поспешил к начальнику станции.
— Хозяин уехал по делу и до утра не изволит вернуться. Сделайте милость, назначьте кого-то другого, — умолял он.
По Фудзидаю был непреклонен. - Я уже сообщил, что ваш дом готов к приему гостей. Государев гонец скачет сюда.
— Но хозяина нету дома, — не унимался слуга. -Я не могу принимать высокого гостя в отсутствие господина.
Фудзидаю грозно нахмурился:
— Старый болван! Ты смеешь пренебрегать делами государственной важности?! Моя мать тяжко больна и прикована к постели, иначе я не остановил бы свой выбор на вас. Поторопись! Они с минуты на минуту будут здесь.
Старый слуга поспешил домой, но попросить совета ему было не у кого. Он только вздыхал и в отчаянии молился: «О милосердная Каннон храма Накаяма-дэра! Сделай так, чтоб у молодого хозяина выросли крылья и он вернулся домой!» Но боги не вняли его молитвам...
Тем временем от Фудзидаю явился новый посыльный:
— Государев гонец негодует. Он сказал: «Человека, которому приказали принять гостей, не оказалось дома. Это неслыханная дерзость. Мы не остановимся в вашем селенье, а будем скакать всю ночь — до станции Сумиёси». Государев гонец приказал подать светильники, и нам пришлось спешно готовить факелы. Перед тем как отбыть, государев гонец повелел: «Немедля доставить Дзютабэя домой и со всей надлежащей суровостью наказать его за оскорбление. Подвергнуть его домашнему заключению». Гонец проследовал через наше селенье.
И хотя Дзютабэй по-прежнему не вернулся, по приказу начальника станции створки переднего входа забили бамбуковыми жердями.
Дзютабэю было неведомо о происшедшем, однако сердце его томилось недобрым предчувствием, и в тот день он возвратился довольно рано, в час Вепря. Увидев заколоченные ворота, он пришел в изумление. Старый слуга вышел к нему из бокового входа.
- Беда, господин! Начальник почтовой станции приказал запечатать ворота. Ступайте скорее к нему
