пять-шесть. Девушка все только слезами обливалась, в рот ничего не брала. Служанки и челядь всячески ее утешали:
— Полно! Не кручиньтесь так! Ведь не кончилась на этом жизнь. Никому об этом не говорите, порвите с ним совсем, завяжите новые отношения с другим человекам.
Ничего не молвив в ответ, она затворилась в своих покоях.
Никто и не увидел, как она одним махом обрезала свои прекрасные длинные волосы, — сама себя в монахини постригла. Служанки всполошились, пустились в плач, но теперь уж что было толку в словах и уговорах...
А девушка им:
— Так тяжело мне, что умереть готова, но смерть все не приходит. Став монахиней, буду хоть свершать обряды и молиться. Так что не поднимайте шума, не будоражьте людей.
А на самом-то деле вот все как было: Хэйтю наутро после встречи хотел было отправить к девушке посыльного, но вдруг пришел к нему начальник управления провинции, стал звать на прогулку, поднял с ложа Хэйтю, только было прикорнувшего отдохнуть:
— Как! Ты до сих пор спишь?
Повлек его за собой и так увел Хэйтю довольно далеко от дома. Пил вино, веселился и никак не отпускал Хэйтю.
Когда же Хэйтю вернулся наконец восвояси, оказалось, что ему надлежит сопровождать в Оои императора-монаха Тэйдзи. Хэйтю провел в услужении императору две ночи, предаваясь вместе со всеми возлияниям и веселью.
Наступил рассвет, государь собрался в обратный путь, а Хэйтю вознамерился было отправиться к девушке, но, по предсказанию гадателя, путь в ту сторону был «прегражден», то есть мог оказаться неблагоприятным и даже опасным[74]. Так что он вынужден был остаться с императором и его спутниками.
«Как, должно быть, она тревожится и недоумевает»,— думал он. В любовном нетерепении он представлял себе, как уж сегодня-то — хоть бы скорее стемнело — он наконец отправится к ней и самолично ей все объяснит, да еще и письмо пошлет. Так размышлял он, когда хмель отлетел от него.
Но тут раздался стук в дверь.
— Кто там? — спросил Хэйтю.
— Хочу кое-что сообщить вам, господин, — услышал он в ответ. Посмотрел он в щелку, а там стоит прислужница той девушки.
Сердце его забилось.
— Входи, — сказал он, взял у нее письмо, развернул, а внутри источавшей аромат бумаги оказалась отрезанная прядь ее волос, свернутая в кольцо.
Ничего не понимая, стал читать он письмо:
Тут понял он, что она стала монахиней, и в глазах у него потемнело. Начал он расспрашивать служанку, а та в ответ:
— Уже соизволила она отрезать свои волосы. Оттого все у нас и вчера, и сегодня беспрестанно плачут и скорбят. Даже у таких недостойных, как я, сердце болит за нее. Такие прекрасные волосы обрезаны!
Сказав это, она расплакалась. Он тоже пришел в отчаяние. Как же это случилось, что девушка, которая ему так полюбилась, оказалась теперь из-за него в таком горестном положении! — терзался он, но поделать уже ничего было нельзя.
В слезах, написал он ей в ответ:
— В таком я отчаянии, что и слов не найду. Сам сейчас же к ней отправлюсь, — сказал Хэйтю.
И вот, наконец он к ней приходит. Девушка же в это время затворилась в гардеробной. Рассказал он людям, ей прислуживавшим, как все было и что ему мешало прийти раньше, и зарыдал — никак не мог унять слез.
— Скажи мне что-нибудь! Хоть голос дай услышать! — молил он, но ответа ему не было. Не знала она» какие препятствия стали у него на пути, и, видно, подумала, что он говорит все это из жалости. А он, не таясь от людей, неподдельно горевал о случившемся.
Некий человек поселился в провинции Цу, в окрестностях Нанива. Обзавелся женой и долгие годы жил с ней в любви и согласии. Были они отнюдь не низкого происхождения, но со временем обеднели, жилище обветшало, прислуга одна за другой разбежалась в дома побогаче, так что в конце концов остались они одни. Но поскольку были они не простолюдины, то наниматься ни к кому в услужение не стали. А между тем жизнь их становилась все труднее, и они, печалясь, подумывали о том, чтобы отправиться куда-нибудь на заработки, и говорили между собой: «Слишком уж тяжко стало, такой жизни нам не выдержать!»
— Но я не могу покинуть тебя здесь одну, — говорил муж.
— Как же я оставлю своего супруга! — вторила ему жена.
Так сетовали они на свою горестную судьбу, но однажды муж сказал:
— Я уж как-нибудь, наверно, проживу и здесь... А вот молодая женщина так жить не должна. Сердце мое сжимается от жалости к тебе. Отправляйся-ка в столицу и поступи в услужение где-нибудь при дворе. Если дела твои пойдут хорошо, дай мне знать. А если я сподоблюсь зажить получше, то я сразу же сообщу тебе. — Плача, обменялись они клятвами.
А тут как раз гостили в тех местах их столичные родственники, вот их и попросили супруги взять ее с собой в столицу. Куда там в столице идти — она, собственно, представления не имела, и, добравшись, поселилась она на первых порах в доме своих спутников. Очень горевала она в разлуке с мужем.
А перед домом были заросли мисканта[77]. Лишь только подует ветер, вспоминалась ей далекая страна Цу и думалось: «Как-то он там нынче?» И вот она в грусти сложила и сама себе тихонько произнесла такие стихи:
