В потоке переселенцев немалое число составляли беглые из числа «поспольства», то есть крепостные люди польской шляхты. Они преобладали в Елисаветградском уезде.
Весьма успешно в колонизации степей при р. Орели и Самаре проявили себя бывшие запорожцы и зависимые от них люди: «подданные», наймиты, хлопцы, мальцы, челядь (первобытного равенства у «Козаков» давно уже не было). Князь Потемкин предусмотрительно превратил войсковую и старшинскую казны в так называемый городской капитал, используемый для выдачи ссуд запорожским переселенцам.
Причерноморские степи подходили для скотоводства, и самыми крупными скотоводами первое время были представители запорожской старшины. Крымские татары во время набега 1769 г. отогнали у кошевого атамана 600 лошадей, у полковника Колпака – 1,2 тыс. овец и 300 голов крупного рогатого скота, у казака Ф. Руди – 5 тыс. овец, у казака Ф. Горюхи – 2 тыс., у писаря Глобы – 4 тыс. Всего крымцы увели ни много ни мало 100 тыс. овец и 10 тыс. лошадей – очевидно, порадовав французского посла де Тотта.
На казенных землях, в слободах, селились по своему желанию или вызову правительства государственные крестьяне и близкие им категории сельского населения. По указу императрицы от 1781 г. велено было переселить в Новороссию до 20 тыс. экономических крестьян и еще выбрать из их среды 24 тыс. добровольных переселенцев для создания государственных деревень.
Азовский губернатор Чертков, распоряжавшийся восточной Новороссией, оказывал денежную и административную помощь так называемым осадчим, которые искали место для новых государственных слобод и созывали туда народ.
Некоторые из осадчих, преимущественно малороссийские дворяне, и сами вскоре обзаводились поместьями на новых землях.
Такие активные новороссийские губернаторы, как Каховский, Синельников и Зубов, посылали комиссаров в губернии центральной России для вербовки переселенцев любого социального статуса. Особые усилия прилагались для привлечения в преимущественно мужскую Новороссию лиц женского пола. Вербовщикам платили по 5 руб. за завербованную девицу! Офицеров за вербовку 80 «лебедушек» даже повышали в звании.
Каховский стремился занять новую западную границу именно казенными селениями. «Из сих поселян можно будет устроить военную цепь в свое время и при селениях построить небольшие редуты… Буде же сии селения поступят в отдачу помещикам, то все они разбредутся».[149]
Зубов зазывал мастеровых из Ярославской, Костромской, Владимирской губерний.
Политика освоения Причерноморья, которая велась при Екатерине II, была далеко не единообразной для разных категорий переселенцев. Наилучшие условия создавались для иностранцев.
С 1770-х гг. в Новороссию мигрировали греки из Крыма и островов Эгейского моря. Жалованная грамота императрицы отводила им земли для поселений по берегам Азовского моря с исключительным правом рыбной ловли в ближних водах, предоставляла казенное жилье, ссуду на хозяйственное обзаведение, податные льготы и освобождение от воинской повинности.
Близко к грекам было положение армянских переселенцев с Кавказа и из Крыма.
После первого раздела Речи Посполитой в Новороссию стали переселяться польские паны; получая от Екатерины громадные имения, переводили туда своих крестьян.
В 1769 г. добились разрешения на переселение в Новороссию польские евреи. Им разрешалось привезти беспошлинно товаров на 300 руб., держать винокурни и пивоварни.
Представители Западной Европы составляли наиболее привилегированную группу переселенцев. Их пригласили в Новороссию двумя правительственными манифестами от 1762 и 1763 г.
Во втором манифесте императрица выдвинула целый космополитический проект по заселению Российской империи при помощи всего прогрессивного человечества.
«Мы, ведая пространство земель нашей империи, между прочим усматриваем наивыгоднейших к населению и обитанию рода человеческого полезнейших мест, до сего праздно остающихся, не малое число…»
Цивилизованным европейцам предоставлялось право селиться в России, как в городах, так и в сельской местности, отдельными колониями, где им сохранялась собственная юрисдикция.
Деньги на путевые расходы европейцы получали еще на старой родине, от российских представителей за границей.
Самым приметным и массовым переселением из-за границы было немецкое.
Начиная с 1789 г. в Новороссию текли потоки меннонитов из Западной Пруссии (это секта происходила от анабаптистов, последователей Мюнцера, подвергавшихся в Германии XVI в. страшным преследованиям и уничтожению).
Успешность меннонитов в новых краях объяснялась не только немецким Ordnung[150] и сектантской сплоченностью, но и огромными льготами и пособиями – ничего подобного великорусские и малорусские переселенцы не могли и желать.
Земли меннонитам сперва отводились на правом берегу Днепра, включая остров Хортицу, здесь появилось 8 немецких деревень, затем в Павлоградском и Новомосковском уездах. Но положение немцев в этих районах оказалось неудовлетворительным; из-за засушливости земля не давала хлеба, необходимого даже для их собственного пропитания.
Меннонитов стали переселять в более благоприятные места, на реке Молочные Воды и в окрестности городов. Списали и часть предоставленных им ссуд.
С родины, из окрестностей Данцига, меннониты привезли хорошие земледельческие орудия труда, лошадей-тяжеловозов и скот улучшенных пород – это вместе с волной дарений от государства помогло им справиться с трудностями…
Староверы, эти живые осколки Старой Руси, «третьего Рима», не имея особых привилегий, добились в Новороссии не только цветущего земледелия, но и продуктивного садоводства, виноделия и огородничества. И тут играла роль сплоченность родственных душ.
Изрядно поспособствовал их переселению князь Потемкин. Указ Екатерины предоставил старообрядцам свободу вероисповедания при поселении в «местах, лежащих между Днепром и Перекопом».
В 1785–1786 гг. на реке Белозерке в Таврической губернии поселились знаменские староверы, получившие по 50 руб. на двор и пятилетнюю налоговую льготу.
В отношении беглых крестьян правительственная политика оставалась, как говорится, разнонаправленной. Сочетались, словно инь и ян, два вектора – охранение владельческих прав помещиков и содействие заселению новых земель.
Беглых в Новороссии спокойно принимали и помещичьи, и казенные селения. В секретном письме графа Зубова к екатеринославскому наместнику Хорвату указывалось, что к беглым надо иметь снисхождение, «дабы строгостью законами повелеваемую не доводить их до отчаяния», что их надо «приписывать к городским и сельским обществам, смотря по их состоянию, чтобы они могли таким путем снискать себе пропитание», однако делать это нужно «скромным образом, под рукой и без всякой огласки».
Даже в самый расцвет дворяновластия, когда помещики в центре рвали и метали по поводу каждого беглого крестьянина, в государстве российском сохранилось старое понимание того, что колонизация новых земель – чрезвычайно важный процесс, дающий стране будущее.
Екатерининское правительство начиная с 1762 г. несколько раз прямо санкционировало в Новороссии «право убежища» и освобождение от наказаний для беглых, которые селились там как на государственных, так и на частных землях.
В общем, знаменитая поговорка «С Дона выдачи нет» вполне относилась и к Новороссии.
Среди беглых всплывали, легализовывались и даже поступали в купечество новороссийских городов совсем уж темные личности, неизвестно как разжившиеся капиталом. [151]
Правительство переселяло в Новороссию и превращало в вольных поселенцев арестантов из Московской, Казанской, Воронежской, Нижегородской губерний. В 1792 г. под Очаков перевели жителей с. Турбаев с Полтавщины, умертвивших своего несносного помещика.[152]
