Бывало так, что индейские селения тянулись по берегам реки километрами, незаметно переходя одно в другое, и испанцы целыми днями не могли приблизиться к берегу. Пока запасов продовольствия хватало, с этим можно было мириться, но стоило им иссякнуть, и волей-неволей приходилось, невзирая на опасность внезапного нападения, высаживаться на берег. Повинны в создавшемся положении были сами испанцы, которые с первого своего знакомства с местными жителями проявили бесцеремонность завоевателей. Вероятно, слухи о бесчинствах чужеземцев опережали их и вызывали враждебное к ним отношение.
Однажды (было это ранним утром 24 июня 1541 года) бригантины (по пути Орельяна построил второе судно) бесшумно подошли к берегу. Сквозь прогалину в густых прибрежных зарослях виднелось селение, погруженное в мирный сон. Лучи восходящего солнца едва пробивались сквозь листву, освещая неверным светом верхушки хижин и стволы деревьев. Только разгуливающая кое-где между хижинами домашняя птица лениво копошилась в земле в поисках пищи.
— Тут будет чем поживиться, — подумал Орельяна, внимательно всматриваясь в открывшуюся им картину. По его приказанию несколько вооруженных мушкетами солдат переправились на берег и, соблюдая крайнюю осторожность, двинулись в направлении деревни. Добыть во что бы то ни стало съестные припасы — такова была их задача. Испанцам опять грозил голод, так как те скудные запасы, которыми они располагали, подошли к концу. Оставшиеся на бригантинах люди голодными глазами смотрели на разгуливавшую по деревни птицу, предвкушая момент, когда она очутится на вертеле.
Орельяна с тревогой и беспокойством следил за продвижением маленького отряда: он не доверял этому кажущемуся спокойствию индейского селения, успев за время долгого пути по реке основательно изучить повадки местных племен, их тактику засад и внезапных нападений.
Но все было тихо, и отряд беспрепятственно продвигался к хижинам. Казалось, оснований для тревоги не было никаких, и тем не менее Орельяна испытывал какое-то глухое беспокойство. Уж слишком подозрительной была эта чрезмерная, по его мнению, тишина. Он на мгновение оторвал взгляд от берега, чтобы поделиться своими мыслями со стоящим рядом с ним священником Карвахалием, но тот прервал его на полуслове, воскликнув: «Смотрите! Смотрите!» Орельяна поспешно обернулся и увидел, что на поляне перед хижинами появилась большая группа вооруженных копьями и стрелами индейцев. Они размахивали оружием и издавали воинственные крики. В испанцев полетели стрелы и копья, те ответили залпом из мушкетов. Несколько индейцев упало. На миг среди них возникло замешательство, но затем они с новой силой ринулись на чужеземцев, забрасывая их стрелами и копьями.
— Проклятье, — пробормотал раздраженно Орельяна, — чутье меня не обмануло, недаром я опасался засады. — Он напряженно следил за развернувшимся перед его глазами сражением. — Эти индейцы не из пугливых, видно, придется послать на берег подкрепление, иначе мы опять останемся без продовольствия.
— Вы ошибаетесь, капитан, — сказал Карвахаль, не менее внимательно наблюдавший за ходом боя, — это не индейцы, а скорее индианки. Право, я готов поклясться, что это женщины. Разве вы не видите, какие у них длинные косы? Но они рослы и, видимо, сильны и в обращении с оружием не уступят мужчинам. — Внезапно он замолчал, пораженный неожиданной догадкой. — Святой боже, уж не в страну ли амазонок, о которых повествуют древнегреческие предания, занесла нас судьба?
Пока происходил этот разговор, испанские солдаты успели дать еще два залпа и нанести серьезный урон противнику. Истекая кровью, индейцы (или, как утверждал Карвахаль, индианки) отступили в густую чащу леса.
Воспользовавшись передышкой, испанцы поспешили в опустевшую деревню. Одни начали гоняться за разлетавшейся птицей, другие искали съестные припасы в хижинах, третьи стояли на страже, готовые в любой момент дать сигнал об опасности. Когда все хижины были обшарены и вся живность поймана, солдаты подожгли деревню и, тяжело нагруженные, двинулись к кораблям.
Спустя некоторое время бригантины уже выплывали на середину реки, приняв на борт возвратившихся с драгоценной добычей солдат. А по берегу в бессильном гневе метались жители разоренного селения. Они угрожающе размахивали копьями и посылали вдогонку уходящим бригантинам стрелы, которые, недолетая до кораблей, падали в воду.
В заметках Карвахаля, исправно ведущего летопись плавания, появилась запись, в которой говорилось, что он видел селение, где живут светлокожие женщины, живущие совершенно обособленно от мужчин. Они сильны и воинственны.
В рассказе Карвахаля, католического священника, сопровождавшего экспедицию Орельяны, ошибка переплелась с вымыслом. Ошибкой было то, что испанцы приняли напавших на них индейцев за женщин. Их ввело в заблуждение то обстоятельство, что мужчины, сражавшиеся с ними, по обычаю своего племени, заплетали волосы в длинные косы. Для вящей же убедительности Карвахаль, без всякого на то основания, добавил, что женщины эти живут совершенно обособленно от мужчин и совершенно не общаются с ними. Для такого утверждения он не располагал доказательствами. Да ему их не потребовалось. В те далекие времена, о которых идет речь, а было это в середине XVI века, люди были очень легковерны и принимали за правду всякие небылицы. Поэтому cобщение Карвахаля было принято за чистую монету, никто не сомневался, что экспедиции Орельяны удалось попасть в страну амазонок древнегреческих мифов. И за рекой утвердилось название реки Амазонок, впоследствии измененное в ряде стран просто в Амазонку.
СТРАНА ОФИР
Тихий океан бушевал, опровергая данное ему Магелланом имя. Ветер невероятной силы гнул мачты в дугу, грозя сломать их, как тростинки. Волны обрушивались на палубу, сметая все на своем пути. Время от времени слышались отчаянные крики уносимых водяными валами людей. На мгновение среди пены и обломков поднималась голова или рука гибнущего и тут же исчезала в бешеном водовороте.
Алваро Менданья, уцепившись руками за канаты, отдавал отрывистые приказания. Положение корабля час от часу становилось все более угрожающим. Надпалубные постройки превратились в щепки под яростным напором беспощадных волн, через образовавшуюся пробоину в трюм хлынула вода, и люди выбивались из сил, выкачивая ее. А вода все прибывала и прибывала. С великим трудом удалось наложить на дыру пластырь из парусины, но его не могло хватить надолго. Если шторм не утихнет в течение одного или двух часов, корабль пойдет ко дну, и экипажу не будет спасения в этих неизвестных водах.
В горячке борьбы со свирепствующей бурей Менданья не забывал зорко смотреть по сторонам. В этих незнакомых водах мореплавателям грозила и другая опасность. В любую минуту они могли налететь на рифы или не-обозначенный на картах остров. В кромешной тьме и гуле ветра почти невозможно было увидеть землю или услышать шум прибоя.
В довершение ко всему разразилась гроза. Тропический ливень сопровождался беспрерывными вспышками молний и раскатами грома. Молнии озаряли ослепительным светом бушующую поверхность океана, белые гребни огромных волн, свинцовые тучи, нависшие над кораблем. Все это еще более удручающе действовало на суеверных матросов, которые совершенно упали духом, усматривая в разразившейся грозе свидетельство божьего гнева. Но Менданья в душе благодарил создателя за это новое испытание, так как вспышки молний позволяли ему обозревать горизонт, где каждое мгновение мог появиться неведомый берег или грозные рифы. А тогда гибель неминуема.
Приближалось утро. Небо на горизонте начало сереть. С рассветом начала заметно слабеть и сила ветра, который теперь дул порывами. Но вот и порывы ветра стали тише, а волны — чуть ниже. В разрывах туч появились небольшие клочки голубого неба. Гроза уходила на север.
Изнемогшие в борьбе с ураганом люди вяло передвигались по палубе, уничтожая следы разрушений прошедшей страшной ночи. У всех был такой вид, будто они перенесли тяжелую изнурительную болезнь.
Менданья, осунувшийся и побледневший, с темными кругами вокруг глаз, но бодрый и решительный, оставался наверху, продолжая руководить работами. Небо уже совершенно очистилось от туч, и ласковые
