— А вот и ты. Я хотел говорить с хозяином, а не со слугой.
— Напротив. Я буду говорить а ты будешь слушать. Если, конечно, ты не хочешь чтобы народ узнал правду о Голгофе.
— Никто? Совсем никто? Ты уверен? Остальные Изначальные могут решить ни во что не вмешиваться, но это не значит, что не вмешаемся мы. Или маркабы. Я могу даже связаться с Так'ча. И с теми доказательствами что у меня есть, полагаю, мне поверят. Теперь ты будешь слушать?
— Я требую ее. Я требую мою племянницу,
— Даже с риском что всплывет правда о Голгофе? У Рейнджеров Договора, которых вырезала ваша маленькая игрушка, были семьи. Я знаю их всех. Здесь есть весьма влиятельные лорды, чьих сыновей, дочерей, племянников и племянниц ты послал на смерть.
— Я знаю. Но это касается не сколько ее, сколько того, что произойдет от нее. У тебя есть тысяча лет для подготовки, тысяча лет чтобы вернуть контроль над ее ребенком. Я не могу загадывать так далеко, ты — можешь. У тебя есть время. Она тебе не нужна.
— Я за свою жизнь любил лишь троих, и все они мертвы. Катренн заслуживала лучшего чем быть убитой собственным братом. Ее дочь заслуживает лучшего, чем быть твоей пешкой. Я мог бы попытаться убить вас всех, но это всего лишь смерть. А это — жизнь. Отдай ее мне и дай слово, что не будешь вмешиваться в мою или ее жизнь. Сделай это, и никто не узнает от меня, что случилось на Голгофе.
— Я клянусь именем Дераннимер. Я клянусь именем Рикайджи. Я клянусь именем Катренн. Ими тремя я клянусь что говорю правду.
— Насколько я смогу их обучить — они будут готовы.
И он ушел. Он больше не увидит Минбара, не увидит Йедора, Широхиды или Тузанора, никогда не остановится у мемориалов матери или сестры.
Оно того стоило.
Он поднял ребенка, когда она начала плакать, и нежно прижал ее к себе. Ее глаза были единственным, что отличало ее от матери. Они были отцовскими. Зелеными — бездонная, чувственная, прекрасная зелень.
— Что ж. — сказал он. — В конце концов, я выбрал жизнь. Сейчас у меня есть ради чего жить.
Верно, Деленн?
Гэрет Д. Уильямс
Часть 7. …да не будет разорвано Богом.[2]
Глава 1
Это была прекрасная ночь для того, чтобы он появился. После она сможет сказать что у нее было предчувствие того, что что — то должно случиться, но на самом деле тут не было ничего особенного. Дождь был сильным, но он часто бывал таким на этой стадии лунного цикла. Грозы были не страшнее, чем они были множество раз прежде. Место которое она выбрала, чтобы скрыться было негостеприимным.
Это повлияло и на пациентов. Один из них умер только что, юный воин — минбарец, который умолял ее о прощении. Он рассказал ей о том, что он делал на войне, и от этого ее едва не вывернуло, она выслушала и прошептала ему давно забытые молитвы. Он умер, разговаривая с кем — то совершенно другим, кого мог увидеть лишь он.
Это было печально, но не неожиданно. Его раны были тяжелыми и многих других они сгубили бы за считанные часы. Ему потребовалась огромная сила воли, чтобы просто прожить так долго.
Такой труд, и он пропал так напрасно.
Чуть раньше умерло еще двое пациентов — бракири, который провел последние три недели, уходя в кому и выходя из нее и дрази, который, в буквальном смысле слова, умирал от испуга. Все здание слышало его вопли последние несколько дней и он шарахался от всех, кого видел.
Все три смерти были ожидаемыми, как и многие другие. Ее печалило что столь многие приходят сюда просто в поисках места для смерти. Ей надо было иметь возможность предоставить большее.
Сама она плохо спала прошлой ночью, и просыпалась посреди ночи, слепо глядя на стены. Те были холодными и неуютными — но все это здание было холодным, а все ресурсы, что она могла потратить на обогрев, уходили на палаты пациентов.
Она часто проводила сутки без сна и почти без еды. Остальные беспокоились о ней, но и сон редко приносил хоть сколько — то покоя. Чересчур много старых призраков ожидало ее во снах.
Она выкроила короткий миг для отдыха, когда ее разыскал Дасури. Грузный дрази двигался, по обыкновению, медленно. Его ноги так и не восстановились после ранений, которые он получил у Фраллуса. Он мог вернуться на войну, но предпочел этого не делать, сказав генералу Марраго что считает, что лучше послужит здесь. Она не знала, какой ответ дал генерал — если тот дал его вообще.
— Ты должна быть в постели. — мягко сказал Дасури. — Тебе вредно недосыпать.
— Я скоро отдохну.
— Я думал, что твой народ не лжет.
Она улыбнулась, горько и чуть с сожалением.
— Хотела бы я, чтобы это все еще было правдой.
— Никому не станет лучше, если ты упадешь от истощения.
— Есть четкая граница между истощением и просто усталостью. Я хорошо знаю, как оставаться по нужную сторону от нее.
Он посмотрел на нее и она вновь была поражена сочувствием в его глазах. Он был странным дрази. Большинство из них всем сердцем отдавались войне, словно плененные своей мечтой; и требовалось что — то действительно ужасное, чтобы заставить их понять, что существует что — то еще. В конце концов — их мир был потерян для них давно, еще до того, как война действительно началась.
Однако Дасури был иным. Сочувствующим и исполненным убежденности, что жизнь достойна того, чтобы ее сохранить. Он частенько цитировал Г'Кара, но когда он говорил о своих мечтах, касающихся его народа и его мира — он никогда не касался его собственного прошлого. Она была рада этому. Она тоже никогда не упоминала о своем прошлом, хотя он, конечно же, немало знал о нем. Мало что из ее дел осталось в тайне от других.
Она встала, чтобы вернуться к своей работе, когда Катренн вошла в комнату. Комната была маленькой и, в общем — то, не предназначенной для троих, тем более, когда один из них дрази, но Катренн это не могло помешать держаться на расстоянии нескольких шажков от всех сразу. Она терпеть не могла когда к ней прикасались и всегда выдерживала эту дистанцию, даже имея дело с пациентами. Порой, ночью, можно было услышать ее сны, но чтобы отделить их от криков пациентов требовался кто — то очень
