Я взял ее. По краю, кругом, красовалось полное название Общества, потом шли всякие завитушки в довольно современном стиле, а в центре мальчик и девочка, держась за руки, смотрели на восходящее солнце, которое сияло вовсю.
Я перевернул медаль. Та сторона была проще. Надпись, окаймленная лаврами, – и больше ничего.
Наверху:
ПРИСУЖДАЕТСЯ
ниже, другим шрифтом:
МЭТЬЮ ГОРУ
и еще ниже:
ЗА ПОДВИГ
Я протянул ее Мэри. Она внимательно все рассмотрела и положила медаль на место.
– Какой стыд, что он ее так принял!
Я сунул коробочку в карман.
– Жаль, что она пришла сейчас, – сказал я. – Подержу ее, отдам позже.
Мэри, кажется, хотела возразить, но тут явилась Полли, которая очень боялась опоздать в школу. Перед уходом я зашел к Мэтью, но его уже не было, а учебники лежали на столе.
Вернулся он в седьмом часу, сразу после меня.
– Где ж ты был? – спросил я.
– Гулял.
Я покачал головой.
– Знаю, – кивнул он.
Больше мы не говорили. Мы оба все поняли и так.
Глава 10
Несколько дней – до пятницы – событий не было. В пятницу я заработался, пообедал в городе и домой вернулся часам к десяти. Мэри кому-то звонила. Как раз, когда я вошел, она нажимала на рычаг, не кладя трубки.
– Его нет, – сказала она. – Обзваниваю больницы.
Мэри позвонила еще два-три раза; список ее кончился, и она положила трубку. Я достал виски.
– Выпей, – сказал я. – Лучше будет.
Она с благодарностью выпила.
– В полицию сообщила?
– Да. Сначала я позвонила в школу. Он ушел оттуда вовремя. Ну, я позвонила в участок, сказала приметы. Обещали сообщить, если будут новости, – она выпила еще. – Дэвид, Дэвид! Спасибо хоть ты пришел. Я себе такое воображала… Знаешь, раньше мне казалось: только бы кончился Чокки! А теперь вот он замкнулся. Ничего не говорит, даже мне… И ушел куда-то в понедельник… Ты не думаешь…
Я сел к ней и взял ее руку.
– Конечно, нет. И ты не думай.
– Он так замкнулся…
– Это ведь все-таки удар. Он привык к своему Чокки. Теперь надо как-то приспосабливаться – но он старается…
– Ты правда так считаешь? Ты не утешаешь меня?
– Ну что ты! Если б мы сморозили какую-нибудь глупость, он бы ушел недели две назад, а он и не собирался. Он мучился, бедняга, но уходить не хотел. Это точно.
Мэри вздохнула:
– Дай Бог… да, надеюсь, ты прав. Но тогда я совсем ничего не понимаю. Он же знал, что с нами будет. Он же не злой.
– Да, – согласился я. – Это меня и беспокоит.
Утром мы позвонили в полицию; они посочувствовали нам, но ничего нового не сказали.
– Его, наверное, похитили, – предположила Полли. – Подсунут записку, потребуют огромный выкуп.
– Вряд ли, – отвечал я, – да и не можем мы дать огромный выкуп.
Молчание мучило ее, она ерзала и наконец сказала снова:
– Когда похитили Копытце, его хотели сделать боевым пони…
– Помолчи, – сказал я. – А не можешь – иди к себе.
Полли укоризненно взглянула на меня и сердито вышла из комнаты.
– А может, напишем в газеты? – предложила Мэри. – Они так хотели взять у него интервью.
– Сама знаешь, что будет. «Юный художник исчез», «Где ангел?» и прочее.
– Бог с ними, только б его найти.
– Ладно, попробую, – сказал я.
В воскресенье утром зазвонил телефон. Я схватил трубку.
– Мистер Гор?
– Да.
– Моя фамилия Боллот. Вы меня не знаете, но наши дети вместе учатся. Сейчас прочитал в газете. Какой ужас! Как там, ничего нового?
– Ничего.
– Вот что, мой Лоуренс говорит, что видел вашего Мэтью в ту пятницу. Он разговаривал недалеко от школы с каким-то типом в машине – кажется, «мерседес». Лоуренсу показалось, что они спорили. Потом ваш Мэтью сел в машину, и они поехали.
– Спасибо вам, мистер Боллот. Большое спасибо. Я сейчас позвоню в полицию.
– Вы думаете, это… Да, наверное. Ну, они его быстро найдут.
Но они его не нашли. В понедельник газеты писали о нем радио говорило, телефон звонил все время, а новостей не было.
Никто не подтвердил истории, рассказанной Боллотом, сам он твердо стоял на своем. Расспросы в школе ничего не дали – в тот день никого из мальчиков не подвозили на машине. Значит, это был Мэтью.
Зачем его красть? Для чего? Если бы нам грозили. требовали выкупа, и то было бы лучше. А так – он исчез неизвестно куда, и мы могли думать что угодно. Я видел, что Мэри все хуже и хуже с каждым днем, и с ужасом ждал, что она вот-вот сорвется.
Неделя тянулась без конца. Особенно долгим было воскресенье, а потом.
В девятом часу, во вторник, на перекрестке в Бирмингеме остановился мальчик, воззрился на полисмена и терпеливо ждал, пока тот его заметит. Управившись с потоком машин, полисмен склонился к нему:
– Привет, сынок! Что случилось?
– Простите, сэр, – сказал мальчик. – Я, кажется, заблудился. А это очень жаль, потому что мне не на что вернуться домой.
Полисмен покачал головой.
– Плохо дело, – посочувствовал он. – А где ты живешь?
– В Хиндмере, – ответил мальчик.
Полисмен посмотрел на него с внезапным интересом.
– А как тебя зовут? – осторожно справился он.
– Мэтью, – ответил мальчик. – Мэтью Гор.
– Ах ты черт! – сказал полисмен. – Стой, где стоишь, Мэтью! Стой и не двигайся!
Он вынул микрофон из нагрудного кармана, нажал кнопку и что-то сказал. Минуты через две рядом с ним остановилась полицейская машина.
