движению. Сани то-и-дело кренятся на бок, грозя опрокинуться, что для меня, везущего хронометры и другие тонкие приборы, совершенно нежелательно. Приходится все время бежать рядом, поддерживая сани на рытвинах и буграх, то с той, то с другой стороны. По самому леднику движение невозможно, так как он покрыт густой сетью довольно глубоких, теперь впрочем полузанесенных снегом и обтаявших, скругленных по краям трещин.
Наконец, километров через пять тяжелый путь закончился, мы выехали в расширение фиорда, где и стали лагерем у восточного подножья горы Базарной.
Здесь ширина его достигает уже 10–15 км, впереди на север видно открытое море, и, благодаря его охлаждающей близости, таяния тут еще совершенно незаметно. Дорога по льду всюду плотная и торная.
Сюда в расширение с обоих берегов спускаются многочисленные ледниковые языки от куполов, расположенных внутри острова справа и слева от фиорда. Наблюдения показали, что большинство из глетчеров до уровня моря в настоящее время не доходит, признаков движения в них не заметно, края сильно обтаяли, а впереди уже, отделяясь интервалом суши, лежат труды щебневого моренного материала. Эти факты с несомненностью свидетельствуют, что современное оледенение Северной Земли и здесь представляет лишь реликт прежнего, гораздо более мощного, вероятно сплошного ледникового покрова. Поездка с осмотром фиорда на другой день позволила это установить еще раз. Например, в северном берегу удалось наблюдать прекрасно выраженные висячие долины с еще сохранившимися весьма эффектными ледопадами. Устье одной расположено на высоте около 100, а другой около 200 м над современным уровнем морского льда.
В глубоких ущельях боковых разветвлений фиорда нередко встречаются мертвые ледниковые языки, уже потерявшие связь с питающим их куполом. Уцелели же они здесь до сих пор единственно потому, что расположены в глубоких, затененных от солнца складках рельефа, где таяние идет лишь очень медленно.
После осмотра и съемки на другой день, 11 июня, выехали вдоль берега по морскому льду торной дорогой к мысу Берга. На земле проталин всюду довольно много. Обнажения горных пород везде вытаяли, давая обильный материал для наблюдений.
Среди ледникового валунного материала, оставленного отступившим ледником, кроме разнообразных гранитов, диоритов и кристаллических сланцев встречены кварцы с обильными вкраплениями пирита, медного колчедана и других сульфидов. Несомненно, материал этот вынесен из глубины острова и образовался за счет разрушения где-либо обнаженных на поверхности кварцевых рудных жил.
Прибыв на мыс Берга, после разбивки лагеря, не теряя времени, установил радиоприемник и универсальный инструмент для астрономических наблюдений. Здесь они особенно интересны, так как выяснят расхождение наших наблюдений с данными экспедиции Б. Вилькицкого, определявшей здесь пункт в 1913 году, когда радиосигналов времени еще не передавалось. Как и следовало ожидать, разница в широте оказалась весьма незначительной, всего 11'; в долготе же несколько больше —15', но во всяком случае и то и другое лежит в пределах допустимых погрешностей инструментов, которыми велись работы.
Днем, пока шли наблюдения, к мысу, не обращая внимания на лагерь, приплелась медведица с прошлогодним медвежонком-лончаком и улеглась около нерпичьего продуха караулить себе с детищем добычу на обед. Своего довольно уже взрослого младенца она предварительно отвела за торос, повидимому, наказав строго-на-строго не шуметь и не высовываться, так как он там и затаился. Сама же улеглась у проруби, деликатно прикрыв черный предательский нос лапой, чтобы вынырнувшая нерпа ее не сразу заметила. Вероятно, она лежала бы так очень долго, если бы не пуля подкравшегося Журавлева, прекратившая это занятие навсегда. Пытавшийся удрать после выстрела лончак также последовал за мамашей. Вечером опять появился медведь, но, заметив спускающуюся на лед собачью упряжку, кинулся наутек. Густых торосистых льдов, куда обычно медведи спасаются от погони, поблизости не было, и вскоре километров через пять-шесть жирный зверь задохнулся от бега и выбился из сил. Журавлев рассказывал потом, что когда он подскочил к нему на санях, медведь лежал в растяжку и хватал пастыо снег, как забежавшаяся собака. Но и упряжка была не в лучшем состоянии. Несмотря на непосредственное соседство со зверем, собаки на него уже не реагировали, а лежали на снегу, едва переводя дыхание. Впрочем столь мирное соседство продолжалось недолго. Вскоре отдохнувший медведь начал шевелиться, собираясь не то удрать, не то броситься на упряжку, так что Журавлев вынужден был стрелять.
Теперь мяса у нас с избытком. Кормим собак щедрой рукой, не забывая и себя. Жареная и сырая медвежатина — нынче наше постоянное блюдо и за обедом и за чаем, причем едим мы ее почти совсем без галет.
Журавлев уехал на другой день, забрав все медвежьи шкуры и собранные коллекции горных пород. Последних, впрочем, по весу немного — килограммов пятьдесят, так как образцы я отбивал очень экономно штуфами не более 300–400 граммов. Со шкур сало, по возможности, снято для облегчения, а черепа брошены. Все же на нарту набралось килограммов триста, да еще прибавится на Диабазовом острове у мыса Ворошилова. Всего Журавлеву предстоит путь километров в двести пятьдесят, причем покрыть это расстояние он собирается в три перехода.
Прощание было молчаливое и краткое. Мы понимали все трудности и риск путешествия Журавлева в одиночку с тяжело гружеными санями, без палатки, с ничтожным запасом топлива и продовольствия. Он знал тяготы предстоящего нам неизвестного пути. Все это ясно, и не к чему об этом говорить. Твердое рукопожатие, «до свиданья, счастливо», взмах хореем, — и дружная натренированная упряжка вихрем понеслась под гору. Вот она уже мелькает внизу между торосами, превратилась в точку и скрылась в сверкающем сиянии полярного весеннего дня.
Вскоре тронулись в путь и мы. Считая запасы депо, у нас имеется продовольствия людям на месяц, собакам на 20 дней и 1? бидона, значит около 20 литров керосина. Кроме того в изобилии медвежье мясо. Впрочем взять его полностью невозможно из-за перегруженности саней.
Дорога торная, но днем солнце сильно греет, собакам жарко, и работают они тяжело. Решили перестроиться на ночное передвижение, когда холоднее, солнце стоит невысоко на горизонте и не так печет.
Пройдя 43,4 км, остановились на мысе Анучкина для определения очередного астрономического пункта. Это немного рано после мыса Берга, но конфигурация берега и здесь гораздо сложнее и расчлененнее, чем показано на старой карте гидрографии. Кроме того мыс — место весьма приметное, как бы самою природой предназначенное для пункта.
16-го поехали дальше. Берег, довольно высокий, каменистый, сложенный попрежнему интенсивно дислоцированными метаморфическими сланцами, идет почти прямо на юг. Вглубь острова на запад тянется сначала морская терраса шириною 3–5 км и высотою около 50 м над уровнем моря. Далее за ней поднимаются скалистые обрывы коренного берега высотою 200–300 м, расчлененные долинами, по которым сползают языки глетчеров, здесь почти везде кончающихся слепо сразу же при выходе на террасу. Внутренняя часть острова имеет сглаженный мягкий рельеф, занята фирновыми полями и ледниковым куполом, отпрысками которого и являются долинные глетчеры.
Вдоль берега идет цепь мелких скалистых островков. Впрочем, один из них довольно большого размера, около 2? км в ширину и 10 км в длину. Он расположен на месте мыса Арнгольд старой карты, которого, таким образом, не существует.
Заезжаем в залив или пролив Шокальского. Что-то сулит он нам?
Погода испортилась, туман, холодный сырой норд-ост, временами густой хлопьями снег. И вдруг совершенно неожиданная встреча. Впереди из снежной пелены вынырнули два темных, таких знакомых птичьих абриса. Круглое плотное тело, мощные крылья и длинные шеи. Да ведь это гуси! Мы не верим своим глазам. Гуси… здесь… на Северной Земле… В царстве мертвых скал и льда, да еще сейчас, в такую мерзкую погоду. Не может быть! Но факт остается фактом. Это гуси-казарки несомненно. Птицы низко и тяжело пролетели над нами и скрылись к северу в густой сетке лепящего снега.
