бочку для рыбы взять!»
И выбросил круг за борт. В темноте он не заметил, что тот привязан верёвкой к поручням.
Когда на рассвете коты подошли к яхте, то ахнули: вместо КИТОБОЙ на борту получилось Котобой — с толстым спасательным кругом посередине…
— Вау! — воскликнул шатавшийся по берегу Шлында. В последнее время вместо «Мяу» в моду вошло говорить «Вау».
Котаускас попробовал отодрать круг, но тот намертво прилип к свежей краске.
— Оставь, капитан, — сказал Афоня. — Котобой — прекрасное название. Китобоев много, а мы такие — одни!
— Ладно, — кивнул Котаускас и бросил второй круг за другой борт. Для симметрии.
Свежий ветер надувал парус. И Котобой резал волну, как нож сливочное масло. Капитан стоял на мостике, крепко сжимая в лапах руль, а в зубах — трубку.
— Давно хочу спросить, — сказал Афоня. — Зачем тебе трубка, если ты не куришь?
— Отучаюсь от дурных привычек…
— А разве ты курил?
— Нет. Ругался. А когда во рту трубка, сразу не выругаешься… Попробуй, советую.
— А я и так не ругаюсь, — сказал Афоня.
— Ёксель-моксель-таксель-брамсель! — закричал вдруг Котаускас. Потому что трубка у него изо рта вывалилась. А трубка вывалилась, потому что на палубе сидела мышь, точнее — мышонок.
— Мы что, уже отплыли? — спросил мышонок. И не получив ответа, добавил. — Шустер. Юнга.
— Ты откуда взялся? — спросил Афанасий.
— Из сапога.
Шустер объяснил, что он давно уже жил в лодке. И мечтал о настоящей морской жизни. А когда коты выбрали его лодку и стали готовиться к плаванию, понял, что это его шанс…
— То-то мне этот сапог сразу не понравился. Надо было выбросить его за борт.
— Ну, это никогда не поздно, — заметил Афоня.
— Сухопутную крысу за борт!..
— Я не крыса, — пискнул Шустер.
Конец бы настал мышонку. Но Шустер оказался достойным своего имени — и через секунду уже сидел на верхушке мачты.
— Ловко, — почесал в затылке Афоня.
— Возьмите меня в юнги — я всё умею. И все паруса знаю, и все морские команды…
— Крысы и женщины на корабле приносят несчастья, — отрезал Котаускас.
И тут яхту потряс удар. Увлекшись погоней за Шустером, капитан забыл о руле. И Котобой налетел на скалу.
Вода быстро заполняла трюм.
— Ёксель-моксель-таксель-брамсель! Если не заткнуть пробоину, через четверть часа судно пойдёт ко дну!
— Плохо дело, — пробормотал Афоня. Коты умеют плавать. Плохо, но умеют. Но вот нырять — не способен ни один кот.
— Я могу спуститься под воду и заделать пробоину, — послышалось с мачты. — Но для этого нужен воздушный колокол…
— Что-что?
— Некогда объяснять. Мне нужна трёхлитровая банка, двухметровая верёвка и то, чем можно заткнуть дыру!
Через минуту отважный мышонок в пустой банке, перевернутой вверх дном, совершал спуск под воду.
Вода перестала прибывать. Шустера вытащили наверх. И все трое принялись вычерпывать воду из трюма консервными банками. Работали до тех пор, пока банки не заскрябали о днище.
— Я мокрый, как мышь! — сказал Афоня.
— А я мокрый, как кот, — ответил Шустер.
— Ты молодец, — старпом поглядел на капитана. — Кэп, а может быть, принять его в нашу команду? У нас же всё равно недокомплект…
— Ладно, считай, что ты принят. В должности младшего матроса. Третья часть улова — твоя…
Коты и мышонок скрепили договор лапопожатием.
Шустер оказался незаменимым членом экипажа. Он лучше всех лазил по мачте и управлялся с парусом. Он разбирался в морских картах. А кроме того, умел играть на губной гармошке.
— Жаль, нет гитары, — вздохнул старпом. — Мы бы с тобой…
— Слева по борту вижу фонтан! — закричал Шустер, высунувшись из корзины.
— Это кит! — сказал Котаускас и развернул яхту.
Котобой шёл в указанном направлении уже три часа. Кита видно не было. Зато прямо по курсу показался пассажирский многопалубный теплоход «Иван Тарутин».
— Наверное, фонтан бил на лайнере, — сказал Афоня. — У них там и бассейны, и фонтаны, и цветомузыка с фейерверками, и…
Договорить старпом не успел. Яхта вдруг накренилась и начала подниматься… А в нескольких метрах перед ней в воздух взметнулась струя пара.
— Кажется, мы сели на кита!.. Ёксель-моксель-таксель-брамсель, — пробормотал Котаускас.
К счастью, все обошлось. Кит погрузился в глубину, и Котобой плавно съехал в воду.
— Я слышал, что киты большие, — восторженно пискнул Шустер. — Но чтобы таки-и-е?!
И тут кит снова выплыл на поверхность, рядом с яхтой. Его огромный глаз с интересом разглядывал экипаж Котобоя…
— У меня было такое чувство, будто он в меня заглянул, — рассказывал потом Котаускас. — Клянусь, никогда больше не охотиться на китов. Потому что киты наши братья!
Капитан даже хотел поломать гарпунную пушку. Но его отговорили. Мало ли, а вдруг на них нападёт осьминог? Или большая белая акула?
— Мне показалось, что он пожелал нам хорошей рыбалки, — сказал Афоня.
— А мне он подмигнул, — похвастал Шустер.
Не зря Афоня штопал старые сети. На следующий день в них попал косяк трески.
За пару часов треской доверху набили бочку, и все банки, и кастрюли на камбузе. Котаускас нанизал несколько рыбин на гарпун как шашлык на шампур. А рыба всё не кончалась. Что с ней делать?
— Отпустить. Всю рыбу не поймаешь! — сказал старпом, командовавший заготовкой.
Обратный путь был приятным. Афанасий вытащил самовар на палубу. Команда пила чай. А на дымке
