качестве компенсации потерянного. Наконец-то Запад избрал единого военного распорядителя — генералиссимуса Фоша.
Ллойд Джордж в этот день попросил своего посла в Вашингтоне лорда Ридинга объяснить президенту Вильсону, что при нынешнем состоянии дел с резервами 'мы не можем поддерживать наши дивизии живой силой… и не сможем поддержать наших союзников, когда очередь дойдет до них… Вы должны призвать президента отбросить все вопросы интерпретации прежних соглашений и послать пехотные части настолько быстро, насколько это возможно. Ситуация, без сомнения, критическая, и если Америка замешкается, то она может опоздать'[923].
Посол Ридинг, без промедления принятый Вильсоном, просил передать американские войска во Франции в состав французских и британских соединений, не откладывая участия в боях до формирования боеспособных частей под собственным командованием. 'Президент секунду молчал. Затем он ответил, что, согласно конституции, у него есть полномочия принимать необходимые решения; и он полон решимости отдать нужные приказы. Вопрос был исчерпан'[924].
В эти несколько минут, возможно, решилась мировая история.
Германские войска 24 марта перешли Сомму, вбивая клин между французским и британским секторами. Они захватили Бапом и Нуайон, взяв 45 тысяч военнопленных. Витавшая в воздухе нервозность выводила из себя даже сдержанных англичан. Произошел спор между Хейгом, остро нуждавшимся в помощи, и Петэном, боявшимся за свои позиции в Шампани. 24 марта Петэн лично предупредил Хейга, что у него, возможно, не будет шансов помочь союзнику. Хейг спросил, означает ли это разделение двух армий, и Петэн молча кивнул[925].
Хладнокровные британцы готовились к худшему, в Лондоне обсуждали возможность отхода к Ла- Маншу. Надежда в эти часы заключалась в предположении, что 'резервы у бошей не бездонные'. Да и судьба ведь строптива. Выражая невысказанную надежду, один британский генерал, чья дивизия превратилась в батальон, едва живой, неожиданно сказал: 'мы победили', имея в виду даже не мужество своих солдат, а трудности немцев с подкреплениями и новую черту боев: наступающие немцы — в случае контратак против них — стали сдаваться. Несомненный и хороший признак. Готовая победить армия в плен не идет.
Благословением для союзников была достигнутая сплоченность, которая позволила Фошу осуществить общую координацию. Произошло это так. В Дулансе, около Амьена, прямо напротив приближающихся немцев, 26 марта состоялось одно из важнейших совещаний войны. Председательствовал президент Франции Пуанкаре, за столом сидел премьер Клемансо, британский военный министр лорд Милнер и все ведущие военачальники. Начало было далеко не многообещающим. Хейг рассказал о неудачах Пятой армии. Довольно бестактно Петэн сравнил англичан с итальянцами у Капоретто. Атмосфера накалилась, нервное напряжение стало сказываться, эмоции били через край.
Союзническое единство спас генерал Фош, сумевший перевести всеобщее внимание к конкретным вопросам. По его предложению одна французская армия перемещалась от Сан-Миэля к Амьену, где Фош приказал 'защищать каждый сантиметр территории'. Собеседники разошлись по углам, чтобы продолжить дебаты внутри национальных делегаций. В конечном счете ради общего спасения было решено, что Хейг подчинится Фошу и единое командование централизует общие усилия. Фош стал генералиссимусом — командующим всеми союзными войсками на Западном фронте. Любое эгоистическое самоутверждение в критической ситуации было нетерпимо — решалась судьба войны.
Немцы 27 марта были всего в восемнадцати километрах от Амьена, взяв в плен 90 тысяч человек и захватив 1300 орудий. Союзники возвращали в бой даже раненых. И все же немецкая военная машина казалась неукротимой. К пятому апреля они продвинулись на фронте в семьдесят километров почти до Амьена. До Парижа оставалось шестьдесят километров. В авангарде наступающих армий стояли войска, снятые с Восточного фронта. Расширение клина между французами и англичанами грозило крахом всего фронта. Приказ Фоша звучал как заклинание: 'Не потерять ни метра!'
Кайзер с его всегдашней поразительной бестактностью распустил школьников на 'каникулы победы' и вручил Гинденбургу Большой орден железного креста с золотыми лучами, в предшествующий раз врученный Блюхеру за Ватерлоо. Но немцы, как и в 1914 году, погнались за открывшимися возможностями, а не следовали принципу 'одного кулака, одного удара'. Сказались и привходящие обстоятельства. Германская армия после четырех лет блокады впервые увидела склады продовольствия и вина[926]. И это тоже повлияло на их прежнюю смертельную решимость нанести как можно более быстрый и жестокий удар. Немцам так и не удалось коснуться нервного узла оборонительной линии союзников, их поразительная энергия постелено начала показывать признаки утомления. 4 апреля Людендорф вопреки всей своей воле признал: 'Преодолеть сопротивление противника вне наших возможностей'.
Немецкие потери в ходе текущего наступления уже составили четверть миллиона — примерно столько, сколько у англичан и французов, вместе взятых. Девяносто процентов ударных немецких дивизий были истощены, и часть из них деморализована[927]. Если союзники теряли просто представителей всех армейских профессий, то немцы теряли невосполнимую элиту.
Меняя стратегию на ходу, Людендорф отказался от амбициозного 'Михеля' в пользу более осуществимой операции 'Георг', направленной на вытеснение британцев из Фландрии. Цель — выйти к Ла-Маншу. Туман снова помог атакующей стороне, когда 9 апреля артиллерия Брухмюллера нанесла свой традиционно страшный удар[928]. После четырехчасовой артподготовки Людендорф бросил вперед четырнадцать немецких дивизий на фронте шириной в пятнадцать километров. Именно тогда, 11 апреля, генерал Хейг издал свой знаменитый приказ по британским войскам, ощутившим всю мощь германского напора. 'У нас нет другого пути, кроме как сражаться. Каждую позицию нужно защищать до последнего человека — иного выхода нет.
25 апреля немцы взяли высоту Кеммель, 29 апреля — высоту Шерпенберг, но это был уже предел. Вот запись официальной германской истории за этот же день: 'Наступление не дошло до критически важных высот Кассель и Мон-де-Кат, только обладание которыми заставило бы англичан эвакуироваться из выступа Ипр и позиций на Изере. Крупное стратегическое продвижение оказалось невозможным, и порты пролива недостижимыми. Второе великое наступление не дало желаемых результатов'[930].
21 апреля в бою погиб лучший ас Германии фон Рихтгофен, одержавший до этого восемьдесят воздушных побед.
В марте-апреле 1918 года немцы в своих страшных наступательных порывах потеряли до полумиллиона солдат. Таких потерь Германия позволить себе безнаказанно уже не могла. Поворачиваясь с севера снова на юг, Людендорф обратился к французам. Он спешил, и ничто, кроме Парижа, уже не казалось ему достойной целью. С полученного в марте плацдарма он начал бить страшным германским молотом по укреплениям, ведущим к французской столице. Подвезенная из глубины Германии 'Большая Берта' начала обстреливать Париж, сея панику.
Но ощущение германского всемогущества уже не реяло в воздухе, оно постепенно начало увядать. Как пишет лорд Биркенхед: 'После двухнедельной битвы фронт все еще стоял, и последний порыв Людендорфа увял. Амьен был спасен; равно как и Париж; спасены были порты Ла-Манша, спасена была Франция, спасена была Англия'[931].
В порты Франции начали прибывать по 120 тысяч американских солдат ежемесячно. И хотя немцы, напрягаясь из последних сил, перевели еще восемь дивизий с востока на запад, общее соотношение сил стало необратимо меняться в пользу западных союзников. Британская медсестра внезапно увидела колонну солдат. 'Необычная раскованность, вид смелой энергии заставляли смотреть на них с интересом. Они выглядели выше обычных людей; их высокие статные фигуры являли собой заметный контраст с обычными солдатами… Ритм, такое достоинство, такое безмятежное выражение самоуважения. Это были американцы'[932].
