Целое столетие русская интеллигенция жила отрицанием и подрывала основы существования России. Теперь должна она обратиться к положительным началам, к абсолютным святыням, чтобы возродить Россию. Но это предполагает перевоспитание русского характера. Мы должны будем усвоить себе некоторые западные добродетели, оставаясь русскими.
Москва
Первой (из крупных держав) жертвой Первой мировой войны стала Россия. Огромная страна в агонии войны потеряла прежнюю государственную систему и не приобрела новой. Последние ответственные государственники — плеяда конституционных демократов во главе с П. Н. Милюковым — пробыли у власти всего восемь недель, прежде чем отдать бразды правления 'романтикам революции', начиная с А. Ф. Керенского. Их очевидная безответственность создала обстановку, знакомую по классической французской революции: после сторонников конституционной монархии (Лафайет, Мирабо во французском варианте, Милюков и Гучков — в русском), пришли благонастроенные республиканцы (жирондисты во Франции, Керенский, Некрасов и Терещенко в России). Но корабль государства стал на глазах терять и руль и ветрила. Лишенная ориентации масса стала жертвой самых последовательных и уверенных в себе переустроителей — якобинцев-большевиков. Интеллигенция не оказала противодействия, ведь она весь девятнадцатый век мечтала о социализме. В минуту государственного крушения массы доверились той единственной партии, которая твердо пообещала остановить безумное кровопролитие Первой мировой войны.
И все же всем, кто наблюдал за извержением русской революции, было ясно, что Россия, при всем ее ослаблении, остается крупнейшей державой изменить этот историко-географический факт было невозможно. Каким бы ни был конечный результат гражданской войны, какими бы ни были территориальные потери России, она физически не могла быть сведена до уровня второстепенной державы. Запад скрепя сердце должен был признать это обстоятельство — по меньшей мере он не мог игнорировать его. Часть ее правящих сил потеряла веру в способность России организовать свои ресурсы, но реалисты не могли не учитывать русский потенциал.
Этот фантом преследовал Запад. Непомерно увеличивая Польшу и Румынию за счет России, помогая даже Германии в пику ее восточному соседу, обращаясь к раскольникам в русском деле, Запад все же осознавал, что великая страна не может быть низведена до беспомощности безнаказанно. Для этих наблюдателей непреложен был вывод, что Россия восстанет вопреки всему и потребует свое историческое наследие.
Запад объявил о прекращении действия Брест-Литовского мирного договора, но в то же время указал на то, что 'все германские войска, ныне находящиеся на территориях, прежде составлявших часть России, должны возвратиться в пределы Германии тогда, когда союзники посчитают момент подходящим, исходя при этом из внутренней ситуации на этих территориях'[1032].
Отражением боязни новой России явилась выработка Западом таких условий перемирия, которые позволяли немцам замедленную эвакуацию с огромных территорий Востока. Запад разрешил немецким военным частям здесь сохранить пять тысяч пулеметов, чтобы осуществлять контроль над территориями, 'пораженными большевизмом'. Согласно статье двенадцатой соглашения о перемирии эвакуация немецких войск из России должна была начаться только после того, как западные союзники сочтут 'момент подходящим, учитывая внутреннюю ситуацию в ней'[1033].
3 декабря 1918 г. Союзная комиссия по перемирию информировала германских представителей, что считает нежелательным 'оставлять большие города (на Востоке. — А. У.) без достаточного числа войск для полицейских целей', что 'германские войска могут оставаться на оккупированной территории позже дат, обозначенных Соглашением по перемирию'. Если от германского командования поступит специальный запрос, 'союзные армии получат приказ оккупировать ключевые центры для поддержания порядка'[1034]. Запад в декабре 1918 г. стал оказывать на Германию воздействие с тем, чтобы та не только защитила свои оккупированные территории в России, но и начала активные вооруженные действия против большевиков[1035].
Во время обсуждения условий перемирия Хауз особо настаивал на том, чтобы отход немецких войск из оккупированных восточных областей России не был излишне поспешным Германия, с его точки зрения, уже потерпела поражение, и с подведением итогов этого поражения можно было подождать. Но вот заполнение большевиками политического вакуума, оставляемого уходящими немцами, могло резко укрепить их позиции в Европе. Возврат Украины и Белоруссии к прародине означал восстановление России как великой державы.
Нет сомнения в том, что, если бы в Москве было иное (небольшевистское) правительство, этой оговорки не было бы. Ясно также, что Запад в этом случае поспешил бы с передачей двух миллионов русских пленных. Именно России Ленина Запад не простил сепаратный мир, отказ платить долги, национализацию западной собственности.
Важно отметить, что прилагая усилия по возвращению в русскую столицу 'нормального правительства', Запад ни во внутренних дискуссиях, ни во внешних политических заявлениях не назвал законным провозглашение независимости Финляндии, Украины, прибалтийских государств, закавказских республик. Если Германия поддерживала создание независимых государств на этих территориях, то Запад пока считал это внутренним русским делом.
Что касается финских, прибалтийских, украинских и прочих националистов, то они, видимо, хотели бы получить большую автономию от небольшевистского русского правительства, а не от правительства Ленина. Безусловно, они рассчитывали получить эту автономию, учитывая небывалое истощение России. В этой связи их устраивало одновременное поражение России и приход к власти в русских столицах политически очень особенных сил, которые были далеки от идеи российской унитарности. Поэтому антибольшевизм этих националистов в определенной степени сочетался со своего рода 'благодарностью' небывалому по антипатриотизму русскому режиму.
Сложилась необычная ситуация — весь прошедший год, борясь с грозным противником, Запад обсуждал вопрос, как мобилизовать дополнительные силы и войти в Россию. А теперь, имея в руках победу, ликвидировав германскую угрозу, Запад думал о том, как не пустить Россию в Европу, как перехватить те позиции, которыми владела в Западной и Юго-Западной России Германия, начиная с весны 1918 г. Согласно статье 4 перемирия с Австро-Венгрией западные союзные армии получали право 'получить такие стратегические пункты в Австро-Венгрии, которые позволят им проводить военные операции или поддерживать порядок'[1036]. Согласно статье 15 перемирия с Турцией, западные союзники получали право оккупировать Батуми и Баку [1037].
Берлин
Немецкий историк Фридрих Майнеке писал другу после подписания перемирия: 'Ужасное и отчаянное существование ожидает нас! И хотя моя ненависть к врагам, которые напоминают мне диких животных, сильна как никогда, столь же велика моя злость и возмущение теми германскими политиками, которые из-за своих предрассудков и глупости втянули нас в эту бездну. Несколько раз на протяжении войны мы могли заключить мирное соглашение, если бы не безграничные требования пангерманистско- милитаристско-консервативного комплекса, сделавшие такой мир невозможным. Ужасно и трагично то, что этот комплекс оказалось возможным разбить, только сокрушив само государство'[1038].
Запад — все три основные столицы, Лондон, Париж и Вашингтон, — следил с величайшим
