оказалась в воздухе.
Как только она оторвалась от земли, первый помощник Фэллона убрал по его команде все остальные шасси; последовала серия глухих стуков, а затем все шумы и вибрация прекратились. Набор высоты составлял от 1300 до 1500 футов в минуту, затем стал более плавным. По мере увеличения скорости Фэллон последовательно убирал закрылки, но не сразу, сначала от двадцати до десяти градусов, потом до пяти, до одного, до нуля, и вот наконец «Джамбо» был «чист».
Джон Хиггинс, сидевший в тридцать четвертом ряду, отстегнул плотно обхватывающие его тело ремни безопасности. Он не слишком любил летать и больше всего боялся момента взлета, но пытался не показывать этого семье. Оглядев салон, он заметил хиппи, тот сидел впереди, в четырех рядах от них, в кресле 3C, через проход. Этот длинный проход упирался в переборку, отделяющую туристический класс от бизнес-класса. На их стыке находился камбуз и четыре туалета. Он даже издали видел, как там уже хлопочут четыре или пять стюардесс, готовятся подавать поздний ужин. Со времени, когда они последний раз перекусили в гостинице, прошло уже часов шесть, и Джон сильно проголодался. Он развернулся к Джули и помог ей найти телевизионный канал, по которому показывали мультики.
Вылет из Бангкока обычно производится в направлении к северу. Фэллон плавно уменьшил набор высоты и бросил взгляд из кабины наружу. Ночь ясная, звездная. Позади остался Таиландский залив, на берегах которого раскинулся Бангкок; где-то впереди, за бескрайними горными и лесными массивами, лежало Андаманское море. Между морем и проливом и располагался Таиланд, в свете луны поблескивали бесчисленные рисовые поля, затопленные водой. Казалось, вся территория этой страны состоит из сплошной водной глади. Борт «один-ноль» достиг высоты в тридцать одну тысячу футов и лег на курс в направлении Лондона. Ему предстояло пролететь над Калькуттой, Дели, Кабулом, Тегераном, восточной Турцией, Балканами и Германией – то был один из возможных маршрутов. Фэллон, поставив лайнер на автопилот, сладко потянулся, и тут, словно по сигналу, отворилась дверь, и одна из стюардесс с верхней палубы внесла кофе.
Хиппи, сидевший на 3C, взглянул на маленькую карту, где перечислялись блюда сегодняшнего позднего ужина. Аппетита у него не было, единственное, чего страшно хотелось, так это выкурить сигаретку. Но придется терпеть целых тринадцать часов, а потом начнется вся эта карусель в Хитроу вокруг его большого рюкзака, и только затем он сможет наконец вырваться на волю и подымить всласть. Но лишь через два часа после этого сможет позволить себе сигаретку с марихуаной.
– Мясо, – коротко бросил он застывшей рядом и улыбающейся стюардессе.
Акцент у него был американский, хотя паспорт был выписан на имя канадского гражданина по фамилии Донован.
В офисе, расположенном в западном Лондоне, адрес которого являлся строжайшим секретом, зазвонил телефон. Мужчина за письменным столом взглянул на часы. Половина шестого, а на улице уже темно.
– Да?
– Босс, борт «ноль-один-ноль» вылетел из Бангкока и находится в воздухе.
– Понял, спасибо.
И он тут же опустил трубку. Уильям, он же Билл, Батлер не любил долго разговаривать по телефону. Он вообще не любил много разговаривать. Тем и был известен. Он также был известен как справедливый начальник, ценил хороших работников и не терпел нерадивых. Но мало кто из его подчиненных знал, что некогда у него была любимая дочь, гордость и смысл его жизни. Девушка поступила в университет и вскоре погибла от передозировки героина. Билл Батлер просто ненавидел героин. Но еще больше он ненавидел людей, занимавшихся его распространением. Он стал врагом этих людей, причем очень грозным и могущественным, учитывая пост, который занимал. Его департамент при таможенном и акцизном управлении Ее Величества королевы вел нескончаемую войну против так называемых тяжелых наркоманов. Департамент этот был известен под незамысловатым названием «Удар», и Билл Батлер сделал целью своей жизни наносить самые тяжелые и сокрушительные удары по мерзавцам-распространителям.
Прошло пять часов. Были розданы сотни упаковок с подогретой едой, которая или исчезла с пластиковых тарелок, или же осталась нетронутой, затем пластиковые подносы и стаканчики были убраны. Были опустошены квартовые бутылки дешевого сухого вина, часть из них, что были нетронуты или недопиты, попали в кармашки на спинках впереди стоящих кресел. И вся эта беспокойная, говорливая и шевелящаяся масса пассажиров туристического класса, расположившаяся в кормовом отсеке, мало-помалу утихомирилась.
В специальном отсеке под салоном первого класса два компьютера по управлению полетом вели между собой оживленную болтовню на электронном языке. Поглощали и переваривали информацию из трех инерционных навигационных систем, принимали данные с маяков и спутников, определяли координаты самолета и управляли автопилотом, помогавшим борту «один-ноль» придерживаться строго определенного и заранее запланированного курса.
Далеко внизу, под брюхом «Джамбо», раскинулась гористая местность между Кабулом и Кандагаром. К северу высились хребты Панджшера, где фанатики- талибаны вели войну против шаха Масуда, последнего из военачальников, способного оказать им сопротивление. Но пассажиры, летящие над Афганистаном в этом стальном коконе, были надежно защищены от всепоглощающей тьмы, убийственного холода, рева моторов, мрачных диких гор и войны.
Все шторки на иллюминаторах были опущены, свет в светильниках приглушен, всем были розданы тонкие одеяла. Большинство пассажиров пытались уснуть. Несколько из них смотрели по телевизору какой-то фильм, другие, надев наушники, слушали музыку.
Миссис Хиггинс, занимавшая кресло 34G, спала как убитая – одеяло натянуто до подбородка, рот полуоткрыт, дыхание тихое, ровное. Два кресла, Е и F, превратили в одно спальное место, удалив разделявший их подлокотник. И Джули раскинулась там во весь рост и спала, согретая одеялом, прижимая любимую куклу к груди.
Джон Хиггинс не мог уснуть. Он никогда не спал в самолетах. Сидел, устало закрыв глаза, и возвращался мыслями к каникулам, проведенным на Востоке. Отпуск, безусловно, удался. Ему, скромному служащему страховой компании, возможно, и не следовало забираться так далеко, пришлось экономить буквально во всем, копить деньги. Но дело того стоило.
Остановились они в отеле «Панси» на острове Фукет, вдали от шумной и кичащейся дешевой роскошью Паттайи – он специально согласовал все это с агентством, подчеркивая, что едет не один, а с семьей. И, о чудо, сотрудники агентства согласились на все его условия. Семейство Хиггинс взяло велосипеды напрокат и исколесило все окрестные плантации и тайские деревни, располагающиеся в срединной части острова. Они останавливались и любовались красными с позолоченными крышами буддистскими храмами, видели монахов в оранжевых робах, исполняющих таинства службы.
В отеле также удалось взять напрокат маски и ласты для подводного плавания, нашлись и совсем маленькие, для Джули. Миссис Хиггинс плавать почти не умела, могла плескаться только в бассейне. Зато он с дочерью доплывал до кораллового рифа. Там они занимались исследованием подводного царства. Господи, сколько же рыбок, какое разнообразие и великолепие форм и красок! Одни походили на бабочек, другие маскировались под куски каменной породы, попадались и странные четырехглазые создания, и важные, точно генерал-майоры, крупные полосатые рыбины.
Джули приходила в такое возбуждение, что все время поднимала голову и принималась кричать. Боялась, что отец не видит того, что видит она. Но он, разумеется, видел и жестом показывал ей, чтоб вставила загубник обратно в рот, иначе можно наглотаться воды. Слишком поздно, она глотала соленую воду, и приходилось тащить ее, кашляющую и отплевывающуюся, к берегу.
Поступали предложения научить его плавать с настоящим дыхательным аппаратом для глубинного погружения, уроки можно было брать прямо в бассейне при отеле, но он отказался. Он где-то вычитал, что местные прибрежные воды кишат акулами, а при слове «акула» миссис Хиггинс всякий раз в ужасе вскрикивала. Его семья любила приключения, но не экстремальные.
В лавке при отеле Джули увидела куколку в национальной тайской одежде, и он купил ее дочке. Пробыв десять дней в Панси, они совершили трехдневную экскурсию в Бангкок. Там в сопровождении гидов они повидали многие чудеса: знаменитую статую Будды из жадеита и огромного Спящего Будду; морщив носы, гуляли по набережным реки Чао Прайя, от ее вод исходила чудовищная вонь, задыхались от выхлопных газов. Но все равно поездка того стоила, один раз в жизни можно себе позволить.
На задней спинке переднего сиденья находился маленький экранчик, где постоянно менялись цифры и данные, отражающие ход полета. От нечего делать мистер Хиггинс уставился на них. Цифры бежали бесконечной чередой: время вылета из Бангкока, расстояние, которое успели преодолеть, расстояние, оставшееся до пункта назначения, оставшееся время полета, температура за бортом (просто чудовищная, 76 градусов ниже нуля!), скорость встречного ветра.
Между цифрами регулярно вспыхивало и гасло изображение: то была карта этой части света и маленький белый аэропланчик, медленно ползущий по ней в северо-западном направлении, то есть к Европе, к дому. И Джон Хиггинс подумал, что, может, наблюдение за этим самолетиком возымеет усыпляющее действие, поможет ему заснуть, как помогает счет. Но в этот момент «Джамбо» попал в зону турбулентности, и Хиггинс проснулся уже окончательно и ухватился за подлокотники.
Только тут он и заметил, что хиппи, сидевший впереди в четырех рядах от него, тоже не спит. Вот он взглянул на часы и стащил с себя одеяло. А затем поднялся из кресла.
Огляделся по сторонам, словно для того, чтоб проверить, наблюдает ли кто за ним или нет, затем двинулся вперед по проходу. Отсеки разделяла шторка, но она была задернута лишь наполовину, и свет из камбуза падал на коврик и две двери в туалет. Хиппи подошел к этим дверям, посмотрел на каждую, но не стал открывать. «Наверное, там занято», – подумал Хиггинс. Правда, он не заметил, чтоб кто-то туда заходил. Хиппи привалился к одной из дверей и стал ждать.
Полминуты спустя к нему присоединился еще один человек. Хиггинс был явно заинтригован. Слишком уж разительно отличался этот мужчина от хиппи. Одет с небрежной элегантностью, по всему видно, что человек состоятельный. Он пришел откуда-то из носовой части, из бизнес-класса, а может, даже из первого. Но зачем?
В свете, падающем из камбуза, было отчетливо видно, что на нем брюки кремового шелка, шелковая белая рубашка, галстук повязан небрежным узлом, тоже шелковый и очень шикарный. Нет, такие пассажиры летают только первым классом. Но зачем он забрел так далеко, ведь в первом классе есть свои туалеты?…
И тут они заговорили, мистер Элегантность и хиппи. Говорили на пониженных тонах. Вернее, в основном говорил нарядный мужчина, всем телом подавшись вперед, к хиппи, а тот только кивал, словно в знак согласия. Язык тел и жестов свидетельствовал о том, что элегантный господин дает хиппи какие-то инструкции, а тот выражает полную готовность исполнить их.
Джон Хиггинс принадлежал к разряду людей, которым небезразлично, что происходит у соседей, ему было страшно любопытно. Если мистеру Элегантность понадобилось в туалет, то в первом или бизнес-классе их пять или шесть. И просто не может быть, чтоб все они оказались вдруг заняты в такой поздний час. Нет, эти двое явно договорились встретиться здесь и именно в это время. И беседа их явно не походила на пустую болтовню двух случайно встретившихся у
