минут подержал в ладони одно из этих мягоньких существ и задумался, как из таких миленьких созданий вырастают куры и петухи.
Наконец, ему удалось пробиться сквозь плотную толпу идущих за покупками прямо к зданию почты, где он стал вглядываться в окошечки, играя сам с собой в придуманную им игру: увидеть штемпель самого далекого от Делано города. На этот раз ему пришлось довольствоваться Бирмингемом. Как-то ему удалось увидеть нью-йоркский штемпель; а в другой раз – штемпель какого-то «Лоса» в Калифорнии. Объявления о розыске он приберегал на сладкое, пытаясь запомнить лица на плакатах и преступления, в которых они обвиняются, чтобы в случае, если облик кого-то из встречных напомнит ему разыскиваемого преступника, он смог бы сразу передать этого человека в руки отцу.
У здания почты он перебежал через дорогу, увертываясь от копыт мулов, промчался по проходу мимо «Трамвая Тоннервилла», который представлял собой настоящий трамвайный вагон, переделанный в ресторан, и очутился в самом интересном месте во всем Делано – на конном дворе Уинслоу. Он располагался за северными торговыми рядами Главной улицы, где-то в пятидесяти ярдах от них, на возвышении, под откосом которого проходили пути БМЖД. А в промежутке между магазинами и конным двором находилось открытое пространство, быстро заполнявшееся фургонами, которые отец больше не разрешал ставить по субботам на Главной улице, а рядом с ними толпились сотни две людей, большинство из которых либо вели мулов под уздцы, либо кормили их и чистили: ведь днем их предстояло продать на аукционе. Он несся, как стрела, через ходившую кругами толпу, пока не налетел на Фокси Фандерберка.
Фокси громко вскрикнул, потом схватил мальчика за плечи поверх пальто и отодвинул его на расстояние вытянутой руки, и на высохшем его лице появился сердитый взгляд, который, однако, тотчас же смягчился.
– Ты юный Ли, – вовсе не нелюбезно проговорил Фокси.
– Да, сэр, – задыхаясь, ответил Билли. – Извините, я не смотрел, куда бежал.
Фокси все еще держал его, все еще не отпускал.
– А как собачка?
Билли и Элоиза, по настоянию матери, сочинили по прибытии щенка благодарственное письмо.
– Прекрасно, сэр. Мы назвали щенка Перчиком, потому что Элоиза просыпала на него перец, и он стал чихать. – Фокси все еще держал его. – Сейчас он находится на заднем крыльце, потому что мистер Уинслоу не любит, чтобы во время прогона мулов поблизости находились собаки. – И все равно Фокси не отпускал его и безмолвно глядел в упор. – Это страшно хороший песик, и мы вам очень благодарны.
Тут Фокси отпустил его, но продолжал глядеть в упор.
– А ты что-нибудь знаешь насчет лабрадоров? Откуда они произошли и все такое прочее? – Фокси говорил монотонно, точно думал о чем-то другом.
– Ничего, сэр.
– Их родина – остров Ньюфаундленд и полуостров Лабрадор. Рыбаки пользовались их помощью, чтобы вытаскивать сети из холодной воды, за что эти собаки получили прозвище «водолазы».[5] У них до того плотная шерсть, что холодная вода на них вовсе не действует, и они любят плавать. Вот почему с этими собаками так хорошо охотиться на уток. А твой отец берет тебя охотиться на уток?
– Нет, сэр, да он и не любит охотиться с двустволкой. Правда, он ходит на белок и кроликов с двадцать вторым калибром.
– Может быть, я как-нибудь свожу тебя вместе с твоим водолазом на утиную охоту. – Дожидаться ответа Фокси не собирался. Он сделал глубокий вдох, затем последовал шумный выдох, и Фокси удалился.
Билли поглядел ему вслед. Он не понимал Фокси Фандерберка. Он говорил не так, как другие. И никогда не знаешь, как ему отвечать.
– Эй, Билли Ли! – вдруг раздался знакомый голос.
– Эй, привет, Уилли! – Билли увиделся с ним впервые после отъезда с фермы. Черный парнишка подрос, по меньшей мере, на дюйм, но так и остался худым. – Как твои дела?
– Дела в порядке. Папа и мама вон там, в тележке.
– А у них все в порядке?
– Ага. Папа доит коров у мистера Хосса Спенса и починяет все вокруг. Мама стирает, а я нарубил целую кучу дров. Тебе нравится в городе?
– Очень нравится. У нас новая собака, это водолаз-Лабрадор. На Лабрадоре они таскают рыбацкие сети. Его нам подарил старина Фокси Фандерберк. Ну, и как вам нравится у Спенсов?
– Порядок. Много мы не получаем, зато имеем вдоволь молока и всякой всячины. Старик Хосс как-то отстегал меня за то, что я расплескал молоко, мама чуть не разоралась, а я сказал, что получил за дело. Папа сказал, что он тоже так думает. – Уилл Коул, подумал Билли, сильно повзрослел и стал поспокойнее. Эта перемена Билли понравилась.
– Эй, пошли, поглядим, как Фаррелл делает подковы!
Оба мальчика стали проталкиваться через толпу и в результате очутились у кузницы, которая располагалась вовсе не под раскидистым каштаном, а под железной крышей пристройки к конюшням. Найдя пару высоких табуретов, мальчики тихо устроились в стороне, но так, чтобы оттуда можно было наблюдать, как кузнец действует и руками, и инструментами. Фаррелл Моран не любил, когда под ногами болтались ребятишки со своей трескотней и бесконечными вопросами, а, особенно, в субботу, когда надо было подковать столько мулов, да еще узнать местные сплетни от тех, кто их пригнал. Вот к нему подвели мула, и он привязал его к кольцу, закрепленному на столбе. Поднял копыто, быстро вынул клещами гвозди и снял старую подкову. Подмигнув, он передал ее Билли, затем зачистил копыто, удалив быстрыми и точными движениями двуручного ножа копытные наросты, словно подстригая собственные ногти. Билли так и съежился, вжав голову в воротник, но заметил, что нож ни разу не поранил животное. Фаррелл подобрал подкову, приложил ее к копыту, заменил ее на другую и сунул в угли, ногой раздувая мехи, чтобы сделать огонь пожарче. Когда подкова стала разогреваться, Фаррелл проделал те же манипуляции со всеми остальными копытами. Билли и Уилли быстро переглянулись. Сейчас начнется самое интересное.
Фаррелл клещами вытащил подкову, положил ее на наковальню и начал кузнечным молотом придавать ей желаемую форму, а вокруг разлетались искры и раздавался ритмичный звон ударов. Когда Фарреллу показалось, что подкова готова, он бросил кусок раскаленного железа в ведро с водой, и мальчики громко рассмеялись, услышав как в воде раздалось шипение и вверх с шумом пошли пузырьки. Фаррелл приложил подкову к копыту я закрепил ее гвоздями, откусив затем их кончики, торчащие из копыта. Затем он достал из огня следующую подкову, и все повторилось сначала.
– Что у вас говорят о том, как Хью Холмс добился у штата денег на мощение дороги до Гринвилла?
– А какое отношение имеет к этому Холмс? – в свою очередь, спросил фермер.
– Ты что, не здесь живешь? Холмс уговорил штат оплатить все это дело, и это было еще до выборов!
– А слышали насчет этого дела с лагерем графства? – вмешался в разговор кто-то еще. – Мистер Холмс туда приехал и увидел, чем там кормят этих ребят, и устроил крик. Капитан совал им мясные обрезки и сушеный горох три раза в день! Мистер Холмс заставил попечителей разрешить заключенным построить курятник и развести огород. И теперь старик Холмс то и дело заезжает туда, и ест вместе с ними прямо на месте работ, и капитана заставляет есть вместе с ними, и, говорят, теперь ребята кормятся хорошо! – Все от души посмеялись.
– Интересно, откуда теперь у Скитера берутся денежки, раз он теперь не может сдавать заключенных внаем? А я еще помню, как кое-кто в округе получал для сбора хлопка заключенных, а я вынужден был платить за это ниггерам, только это было тогда, когда еще был хлопок.
– Говорят, что теперь будущее за персиками.
– Наверное, если у тебя есть деньги сидеть и ждать, пока деревья подрастут. Конечно, если ты Хосс Спенс и у тебя есть земля, и деньги от урожая, который не поел долгоносик, то ты можешь сидеть и смотреть, как растут деревья, но скажу одну вещь: мелким фермерам с персиками не выжить, выживут только большие хозяйства, где будет своя переработка и фасовка.
Послышался гул одобрительных голосов. Мальчики посидели еще, пока подковывали двух мулов, а затем отправились в конюшни. Под навесами было сложено свежескошенное сено, и почти целый час они лазили наверх и кувыркались на мягких кипах. Они искали на арахисовом сене орехи, и, когда находили, с жадностью поедали, забыв о рассказах взрослых о том, что от сырых орехов живот болит точно так же, как от диких яблок-кислиц. Постепенно из конюшен стали выводить на продажу лошадей и мулов, и внутри стало тихо. Билли и Уилли лежали на сене, приходя в себя после беготни и озорного кувыркания, и впали в состояние блаженной полудремы, наблюдая за тем, как в лучах солнечного света, проникавшего внутрь через щели строения, плавали пылинки.
Со скрипом отворилась и вновь затворилась входная дверь. Послышались шаги, словно кто-то зашел внутрь и остановился посередине. На мгновение наступила тишина. Уилли постучал по руке Билли и с видом заговорщика приложил палец к губам. Они будут наблюдать и подглядывать за непрошеным гостем. Опять послышались шаги, а потом заскрипела дверь одного из стойл. Ее не закрыли. Мальчики осторожно перевернулись на живот и подтянулись к краю, чтобы видеть что делается внизу. А увидели они Фокси Фандерберка прислонившегося в тени к одной из стенок стойла, освещенного лишь случайно пробивающимися через щели лучами уличного солнца. Где-то неподалеку раздавался голос Уинслоу, уговаривавшего дать больше за очередного выставленного на аукцион мула. Похоже, Фокси возился с пуговицами брюк, и Билли удивился, почему он пришел пописать в чистое стойло, а не за сарай. Но в позе Фокси было что-то необычное. Он подогнул колени и скрючился, раскачиваясь под узеньким лучиком света взад и вперед. Мальчикам было слышно, как у Фокси учащалось дыхание, а потом он задергался в темноте. Внезапно Фокси громко застонал, не заговорил, а именно застонал. Билли решил, что Фокси заболел, и с тревогой посмотрел на Уилли, тот жестом велел ему сохранять тишину и спокойствие.
Фокси расслабленно привалился спиной к стенке, и дыхание его стало медленно приходить в норму. Блеснуло белое пятно носового платка, и послышался лязг застегиваемой пряжки ремня. Фокси подошел к дверям конюшни, отворил их ногой и замер. Потом он поглядел назад, внутрь конюшни, стал вглядываться в каждый уголок, и вдруг, казалось, его взгляд встретился со взглядом Билли. Билли затаил дыхание и приготовился бежать. Но Фокси, похоже, его не заметил, а вышел на улицу и затворил за собой дверь.
Они подождали, пока Фокси не уйдет подальше, и только тогда заговорили. Билли удивился, увидев, что Уилли смеется от души.
– Что тут смешного? Что он делал?
Уилли засмеялся в голос.
– Дрочил! А ты что думал?
– А что такое «дрочить»?
– Так ты не знаешь? Ну-ка, я тебе покажу.
Уилли показал, и Билли тоже решил попробовать, но это ощущалось как-то по-другому, чем у Фокси. У того все это было переполнено злобой и еще чем- то, чего Билли понять не мог. В общем, злобой.
