отказавшись посмотреть ему в глаза. – Не входите пока в дом. Подождите. Мне нужно кое-что сказать вам. – Но не успел он договорить, как дверь распахнулась.
– Слава Богу, Герцогиня. Я уж думала, что ты никогда не вернешься! – воскликнула мисс Талли. – Мы погибли!
«Я и сама погибла», – подумала Фелисити, входя в дом и чувствуя, что ноги все еще плохо ее слушаются.
О чем она только думала, позволяя этому красавцу так крепко обнимать ее? Ведь она даже не сопротивлялась. Вернее, сопротивлялась, когда было уже слишком поздно.
Ее тело повело себя предательски и само потянулось к его телу, а язык облизнул губы в предвкушении его поцелуя. И он, конечно, поцеловал ее, а у нее от этого перехватило дыхание и подкосились ноги. Когда его губы завладели ее губами, она почувствовала, что пропадает.
Она хотела испытать в полной мере ту страсть, которую он предлагал, и, отбросив все правила приличия, принадлежать ему. Ей хотелось, чтобы он целовал ее, прикасался к ней и сделал что-то с этим пламенем, которое он зажег в ней.
Она никогда не думала, что с помощью одного поцелуя можно завладеть сердцем, как это утверждала Пиппин.
Теперь она узнала, что так оно и есть.
Откровенно говоря, виноват во всей этой ситуации был один лишь Холлиндрейк, сказала она себе. Ведь если бы он хотя бы прислал свою карточку, она не стала бы изображать из себя героиню одной из пьес своей сестры, где здравомыслящую и респектабельную молодую леди сбивает с пути загадочный и красивый незнакомец.
Хотя у нее была все несколько по-другому. Она прыгнула и объятия заурядного ливрейного лакей.
Оглянувшись, Фелисити заметила, что он следует за ней и глаза его горят страстью. Нет, он не был заурядным человеком, а загадочности у него хватило бы на всех героев романов, занимающих у нее целую книжную полку.
«Вернись к нему, – нашептывал ей безумный внутренний голос. – Поцелуй его снова».
Э нет! Больше она этого не сделает. Ни за что. И никогда. Она тут же поклялась, что отныне будет держаться от Тэтчера на почтительном расстоянии. Пока за ней не придет Холлиндрейк и она не сможет позабыть о неразгаданной загадке темных глаз Тэтчера, о глубокой ложбинке, разделяющей его подбородок, об изгибе его губ и о прикосновении этих губ к ее губам…
Фелисити тряхнула головой, прогоняя эти непутевые мысли, и сделала несколько шагов, пока не наткнулась на чемодан, преграждавший ей путь. Оглядевшись вокруг, она обнаружила, что вея прихожая забита сундуками, сумками и картонками.
– Талли, что все это значит?
– Это то, о чем я тебе говорила, – сказала ее сестра. – Если бы ты не грезила наяву и больше думала о том, что происходит за пределами твоих мечтаний… – Брови сестры удивленно вздернулись вверх.
– А что там происходит? – спросила Фелисити.
Талли не успела продолжить – с верхней площадки лестницы раздался голос, который заставил замолчать их обеих:
– …и тогда, дорогие, я поняла, что должна ехать сюда немедленно! Мне было совершенно ясно, что я могу потребоваться моим дорогим девочкам…
Прижимаясь к подолу Талли, тихо взвыл Брут. Фелисити хотелось взвыть за ним следом.
– Только, не говори мне…
– Она прибыла через пять минут после того, как ты ушла.
– Ну еще бы! Она понимала, что я ее не пущу в дом.
– Вполне возможно, – согласилась Талли. – Боюсь, что она приехала…
– Со всем этим? – Фелисити обвела рукой сундуки и картонки.
– Да, – сказала Талли и потащила ее к лестнице. Фелисити, горестно вздохнув, преодолела первые несколько ступеней.
– Герцогиня, – поспешила объяснить Талли, – я не смогла остановить ее. Она позвонила в дверь, и Пиппин открыла. Пиппин растерялась, и не успела я спуститься вниз, как она уже находилась в доме со своими сундуками и всем прочим.
– А ее свита?
Сестра понизила голос:
– Как ни странно, она прибыла только с Азизом и Надой.
– Только этого нам и не хватало, – прошептала Фелисити. Из комнаты сверху донесся запах пачулей и других благовоний, а снизу, из открывшейся двери, ворвалась струя морозного воздуха, заставившая ее взглянуть в ту сторону.
Там, посередине холла, стоял Тэтчер, наконец вошедший внутрь дома.
– Мисс Лэнгли, – произнес он.
При звуке его глубокого голоса у нее по спине пробежала дрожь.
– Не сейчас, мистер Тэтчер.
– Это она? – донесся голос из гостиной. – Это моя дорогая девочка?
Фелисити собралась с духом, приготовившись к неизбежному, и, словно приговоренная, преодолела последний марш лестницы.
– Да, это я, нянюшка Джамилла.
В гостиной было очень тепло, потому что Джамилла, очевидно, приказала пустить в ход весь их запас угля, Пиппин стояла за креслом тетушки Минти, положив руку на плечо старушки. Обе они выглядели так, словно их только что переехал почтовый дилижанс.
В каком-то смысле так оно и было.
Посередине гостиной стояла нянюшка Джамилла, которая короткое время присматривала за сестрами-близнецами, когда они жили при дворе Наполеона во время заключения мира 1801 года. Высокая и статная, эта женщина ни капельки не изменилась за все эти годы. Ее черные глаза по-прежнему горели, а великолепные черные волосы были искусно уложены под большой шляпой, украшенной перьями. В ее ушах сверкали длинные бриллиантовые серьги.
Щеки ее были капельку подрумянены, а губы тронуты помадой. Миндалевидные глаза были мастерски обведены черной краской для век, отчего она
