– Видишь ли, твой дедушка был не из тех, кто полагается на волю случая… – Джек чуть помедлил. – Он хотел знать о Фелисити все.
– И все же я не могу понять, как он мог выбрать ее, если…
– Он все знал, Тэтчер. Миранда дала ему подробнейшую характеристику Фелисити. Описала ее недостатки, упомянула о ее стремлении вмешиваться не в свое дело, о ее своевольных, а подчас противозаконных…
Тэтчер покачал головой:
– Человек, которого я знал, никогда бы…
Джек снова остановил его:
– Но он также знал о ней то, что действительно имеет важное значение.
Тэтчер всегда слышал от дедушки бесконечные рассуждения о чести, долге и соблюдении внешних приличий. Фелисити едва ли вписывалась в эти рамки.
– Что именно?
– Он знал, что более храброй, отважной, целеустремленной и преданной жены тебе никогда не найти и что, где бы ты ни бродил, в конце концов ты вернешься домой. И еще он надеялся, – Джек чуть помедлил и пожал плечами, – что ты простишь его.
У Тэтчера перехватило горло. Простить его дедушку? Ему казалось, что он совсем не знал этого человека. Герцог Холлиндрейк был подобен дракону в семейной пещере, он единовластно распоряжался финансовыми и всеми прочими делами и готов был испепелить любого, кому приходило в голову ему перечить. Все, что он делал, делалось с единственной целью: твердо удерживать семью на плаву и на принадлежащем ей по праву месте в английском обществе.
– И он сам сказал тебе все это?
Джек кивнул.
– Твой дед был хорошим человеком. Понимал, что делал в жизни кое-какие ошибки. Он сам признавался в этом однажды вечером, когда было выпито довольно много отличного виски и выкурено немало превосходных сигар. – Улыбнувшись воспоминаниям, он взглянул в глаза Тэтчеру. – Он завидовал тебе. Твоей честности, твоей храбрости.
– Не думаю…
– Завидовал. Особенно гордился он твоей храбростью. Сожалел, что ему никогда в жизни не приходилось делать такой выбор, как тебе. Он сознавал также, какой груз ответственности и ожиданий оставляет он тебе и что этот груз может сделать с человеком. Он думал, что, возможно, такая жена, как Фелисити, могла бы… – Джек усмехнулся, – заставить тебя не расслабляться.
И вдруг тот странный внутренний голос, который побудил его скрываться под видом лакея, спасти Фелисити от угроз леди Ламби и, что важнее всего, поцеловать ее, стал очень похож на голос властного старика, от которого он последние двенадцать лет старался отгородить себя океаном и войной.
И все же было трудно поверить, что его дедушка выбрал ее – эту бесшабашную, слишком умную, чтобы это шло ей на пользу, вечно вмешивающуюся не в свое дело, нарушающую правила приличия девчонку.
– Забавно, не правда ли? – сказал Джек. – Но он твердо решил, что ты должен жениться на ней. Год назад он написал мне и заставил поклясться, что я позабочусь о том, чтобы ты женился, если этого не сделает сама Фелисити.
– Значит, он обо всем позаботился, не так ли?
Джек кивнул:
– Твой дедушка не полагался на волю случая. Наверное, он решил, что если меня смогли привести в повиновение, то и тебя тоже можно. – Он рассмеялся и потер подбородок. – Но ведь должен быть какой-то период ухаживания. Прошлым летом Миранда пыталась внушить Фелисити, что не следует возлагать слишком много надежд на человека, которого никогда не видела, но малышка принялась яростно защищать «своего Обри». – Он откинулся на спинку стула и расхохотался. – Я бы отдал груз своего самого лучшего бренди, чтобы узнать, о чем писали друг другу в течение последних четырех лет она и Холлиндрейк.
– Не только ты, но и я тоже, – сказал Тэтчер, мысленно прикидывая, сколько еще дней пробудет в дороге Гиббенз.
– А теперь я должен задать один вопрос, на который ты обязан ответить, – сказал Джек. – Потому что, если я вернусь домой, не получив ответа, моя жена, боюсь, примется за тебя сама, а характер у нее такой, что по сравнению с ней Фелисити кажется послушной девочкой. – Сделав глубокий вдох, он спросил: – Когда ты собираешься сказать ей правду?
– Ты действительно думаешь, что она может выстрелить в меня?
– Если тебе повезет.
Возвратившись в дом на Брук-стрит, Тэтчер сразу же увидел, что Стейнс выполнил свою работу в наилучшем виде, потому что кухню переполняли корзины с продуктами, указанными в списке Джамиллы, и всякой снедью сверх списка.
– Ну наконец-то, – пробормотала миссис Хатчинсон, когда он вошел через черный ход. – Наконец-то есть из чего готовить. Но если эта иностранная потаскуха думает, – она погрозила Тэтчеру кухонным ножом, – что заставит меня готовить какое-то морское чудовище, то она ошибается. Будь она хоть сама королева, я не позволю поганить всякой мерзостью свою кухню! – Вонзив нож в разделочную доску, она сложила на груди руки. – Что ты тут стоишь? Эта принцесса желает, чтобы втащили наверх ее сундуки. Похоже, она намерена занять весь третий этаж.
– Почему этим не займется ее слуга? – спросил Тэтчер, который вдруг увидел мир лакеев в совсем ином свете. Кому захочется таскать сундуки на третий этаж?
– Очевидно, таскать тяжести – не его дело, так что принимайся за работу.
После шестого марша, когда он был уверен, что вот-вот отдаст Богу душу, он все-таки собрался с силами и с торжествующим видом втащил последний сундук в ее комнату.
Это была его первая ошибка.
Появилась принцесса и расположилась на постели. Еще хуже было то, что слуг ее нигде не было видно. При его появлении она поднялась, словно Афродита из морской пены.
– А-а, лакей, – сказала она. Глаза у нее мерцали, как у кошки. Она обошла вокруг него, и не успел он оглянуться, как оказалась между ним и дверью.
Боже милосердный, даже Бонапарт не бывал преисполнен такой решимости.
– Ну вот, я принес все ваши сундуки, – сказал он, пытаясь обойти ее.
Она протянула руку и прикоснулась пальцами к отделке ливреи.
