цветов.
Когда пошли воды, с ней, к счастью, была Мария. Мария тотчас предприняла необходимые меры.
Она уложила Зою в постель и накрыла теплым одеялом. Потом сняла с запястья часы и вложила их ей в руку.
— Отмечай время схваток. Важно знать, какие между ними интервалы.
Потом она подошла к телефону и набрала номер кремлевской больницы. Благодаря Зоиной популярности ей было обещано там место, когда начнутся роды.
— Нет, я не могу ее привезти, — услышала она голос сестры. — Воды уже отошли, и начались роды.
Боль молнией пронзила тело. Зоя ухватилась за прутья в изголовье кровати и изо всех сил стиснула руки, пытаясь подавить крик. Но вот боль немного отпустила, лицо покрылось липким потом.
Она слышала, как Мария, сообщив адрес и номер квартиры, положила трубку. Потом подошла к Зое и вытерла ей лицо влажным полотенцем.
— Что ты возьмешь с собой? Я приготовлю.
Зоя объяснила.
— И позвони Саше, когда меня отвезут в больницу.
Мария кивнула.
Ранним вечером карета скорой помощи отвезла Зою в больницу. Ее тут же отправили в родильное отделение, где лежали еще шесть женщин, у которых тоже начались схватки. Санитарки уложили ее на жесткий стол, нянечка раздела, укрыла простыней и ушла. А схватки меж тем прекратились.
Она ждала, чтобы они возобновились. Но их не было. Казалось, прошли долгие часы, к ней никто не подходил. Появившийся наконец врач был очень недоволен тем, что схватки прекратились. Он вызвал санитарок, и Зою отвезли в пустую палату. Там ей сделали какой-то укол в руку, который, по словам врача, должен был стимулировать схватки.
18 января 1946 года в 8.32 утра Зоя родила.
— Девочка, — сухо сообщила сестра.
Голубоглазая девочка, рост 51 сантиметр, весом чуть более 3,2 килограмма.
— Цвет глаз еще поменяется, — с прежним равнодушием бросила сестра.
Головку девочки покрывали прямые черные волосики, глазки смотрели из-под длинных-длинных ресничек.
— Виктория, — прошептала Зоя и тут же погрузилась в сон.
Когда ей позже принесли ребенка и она рассмотрела крошечное личико, по ее щекам потекли слезы. Темные волосы и что-то в разрезе глаз, даже закрытых, напомнило ей о Джексоне. Если бы только он мог оказаться здесь и увидеть то чудо, которое они сотворили вместе. Виктория!
Она склонилась головой к маленькому комочку, лежавшему у ее груди.
— О, Виктория, моя Вика, — прошептала она. — Прости меня за ту жизнь, которую я уготовила тебе. Тебя ждет трудная жизнь, но я буду любить тебя за обоих родителей. Обещаю тебе.
На следующий день с лица девочки стала исчезать красная родовая сыпушка. Да, она очень красива, подумала Зоя. Она приложила девочку к груди и почувствовала, как начали почмокивать ее губки. Наконец-то, подумалось ей, я могу отдать себя полностью тому, кто не покинет меня, как покинули Иван и Джексон.
Когда пришла сестра, чтобы унести Викторию, Зоя спросила:
— Вы повидали так много младенцев. Скажите, правда моя девочка очень красивая или мне это только кажется, как всякой матери?
Сестра взглянула на Зою холодными рыбьими глазами.
— Она красивая. И если учесть все обстоятельства, ей это еще очень пригодится.
И прежде чем Зоя успела что-нибудь ответить, взяла ребенка и вышла из комнаты.
Девять дней, проведенных в роддоме, показались ей вечностью. Радость приходила, лишь когда ей приносили Викторию. Все остальное время Зоя чувствовала в воздухе какую-то напряженность. Сестры были неизменно вежливы, но относились к ней с явной враждебностью. Когда она спросила одну из них о причине, та поглядела на нее с удивлением.
— Не понимаю, о чем вы. Видимо, у актрис чрезмерно развито воображение.
Но однажды в палату вошла другая сестра и, делая вид что поправляет подушку, склонилась к Зое.
— Вы в курсе, что здесь за вами следят?
— Кто? — спросила Зоя.
— Точно не знаю, но думаю, из НКВД.
Зое показалось, что у нее на мгновение остановилось сердце.
— Где они?
— Рядом с вашей палатой, но сейчас там никого нет. А прошлой ночью один из них просидел здесь всю ночь.
Женщина поднялась, собираясь уйти.
— Спасибо, — промолвила Зоя.
Откинувшись на подушку, она уставилась в потолок.
— Прости меня, Вика, — прошептала она.
В тот день, когда она уходила с Викой из роддома, в вестибюле ее, как и обещал, ждал Саша. Зоя надеялась, что он догадается прийти в костюме и при галстуке, и сестры увидят, какой представительный у Виктории отец, но ей бы следовало предвидеть подобное. Поверх свитера и рубашки на нем было пальто, протертое на локтях. В руках он держал жалкий букетик дешевых цветов. Но все-таки он пришел и прекрасно сыграл роль отца, громогласно извинившись за то, что отсутствовал в городе, пока она была в роддоме.
Зоя представила Сашу сестре с того этажа, где лежала.
— Это мой муж. Он музыкант.
Губы сестры скривились в усмешке.
— Музыкант? А я решила, что он точильщик карандашей.
Саша коснулся рукой головы и сконфуженно вытащил из-за уха огрызок карандаша.
Когда сестра ушла, он спросил:
— Что, собственно, произошло, Зоечка? Почему они так с нами разговаривают?
Зоя пожала плечами.
— Наверно, они тут всласть посплетничали обо мне и моем ребенке. А твой приход положил сплетням конец. Да Бог с ними. Мне ведь с ними никогда больше не увидеться.
— Пошли? Если ты возьмешь у меня цветы, я с радостью понесу ребенка.
— Прелестные цветы, спасибо тебе за них, — сказала Зоя и тихим голосом продолжала: — Нагнись ко мне, как будто целуешь, но так, чтобы за твоим лицом не было видно моего рта.
Саша коснулся губами ее щеки.
— В чем дело? — спросил он, не отнимая лица от ее щеки.
— Наверно, тебе лучше оставить меня. За мной следят.
— Почему?
— Скорее всего, из-за Джексона. Да и какая разница?
— Как это какая? Но так или иначе, а меня уже видели с тобой, и я тебя не оставлю.
Саша взял у нее девочку.
— Какую прелестную дочку ты мне подарила, дорогая жена!
Он оглядел вестибюль в надежде, что кто-нибудь слышит его.
— Пошли, — сказала Зоя. — Ты замечательный друг, Саша, но никудышный актер.
Ребенок был зарегистрирован в книге записей рождений за 1946 год. В свидетельстве указывались имя и фамилия девочки — Виктория Федорова, а также отчество — Яковлевна, по имени Джексона. В графе о матери стояло — Зоя Алексеевна Федорова, в графе об отце был прочерк. Зоя не смогла заставить себя солгать. Это было бы оскорбительно для Джексона. К тому времени, когда ее Викуля увидит метрику, она уже будет достаточно взрослой, чтобы знать всю правду. И достаточно взрослой, чтобы ее попять. Так или
