чем», — подумал он, осматривая местность. В небо рванулось облако буро-красного дыма. Из-за остовов машин Павел на мог определить, что загорелось. Но скоро понял — горел Боровой. Пятясь, отходила немецкая самоходка.
— Овчинников! Бей! — не выдержал Павел.
Младший лейтенант выстрелил. Промахнуться он не имел права, ведь в стволе был единственный снаряд. Самоходка качнулась, как бы осела на корму, и тут же полыхнула костром. Клевцов откинул люк, приподнялся и увидел горящий танк Борового. Хотелось броситься на помощь, но тогда осталась бы невыполненной главная задача…
— Вперед! — скомандовал Павел.
Вдруг на темном фоне кустарника колюче блеснул огонь. Он походил на тот, что возникает, когда сварщик пробует электрод. Левая гусеница омертвела. Отказала, видимо, бортовая передача. Заглох мотор. Петренко нажал на стартер. Мотор не заводился — не было тока с аккумулятора. Он сменил предохранитель — безрезультатно. Леша вытащил из кармана дюралевую расческу, переломил ее надвое, сунул вместо предохранителя — двигатель продолжал молчать.
Павел спустился к Петренко:
— Скорее всего, перебило центральный электропровод. Заводи от баллонов со сжатым воздухом!
Резервная система запуска сработала. Танк сдвинулся с места. Впереди оказалась канава — слабое, но укрытие. На одной гусенице, как раненый с перебитой ногой, танк подтащился к канаве, втиснулся в нее. Петренко заглушил мотор, стал ремонтировать тягу.
Второй удар обрушился на башню, но срикошетил. Мелкие, не больше патефонной иголки, кусочки с тыльной стороны брони хлестнули по лицу. Пролаял немецкий пулемет. Пули застучали по броне. Павел повернулся к стрелку-радисту, ожидая, что тот начнет стрелять в ответ. Однако стрелок молчал. Клевцов толкнул его в бок. Муралиев повалился на бок, не подавая признаков жизни. Клевцов подхватил его под мышки, стащил с сиденья, сам занял место у лобового пулемета. Через прицельное отверстие в турели осмотрел пыльный кустарник, помятую рожь, но ни пушки, ни людей не увидел.
— Что будем делать, товарищ майор? — наклонившись с места в башне, спросил Овчинников. Его голос в наступившей тишине прозвучал оглушающе громко.
— Кажется, убит Муралиев.
— Мы остались без хода и связи. Может, попытаемся уйти пехом?
— Погодим…
Третий удар пришелся по лобовому листу. Павел заметил — выстрелили из кустов. Жаром обдало лицо, липкая кровь залила глаза.
— По кустам — огонь! По кустам! — крикнул он Овчинникову, который мог стрелять из башенного пулемета.
Павел вытер шлемом кровь:
— Леша, открывай нижний люк, посмотри, что с гусеницей.
Водитель нырнул в запасной люк, вскоре из-под днища подал голос:
— Товарищ майор! Пусть Нетудыхата притащит «хитрый палец» из багажника, попробуем поставить гусеницу на место.
Вдали показались серые каски немецких автоматчиков. Пригибаясь, они бежали по кустарнику, приближаясь к танку. Павел и Овчинников открыли огонь. Автоматчики залегли.
В проеме люка показалось измазанное лицо Петренко:
— Попытаюсь рывком натянуть гусеницу на каток.
Он запустил двигатель, стал дергать машину взад-вперед.
— Порядок! — крикнул Нетудыхата, втискиваясь в люк.
Стерев с лица пот и грязь, Петренко вопросительно посмотрел на Клевцова.
— Вперед, Леша! Только вперед! — Павел сменил у пулемета диск, передернул затвор.
Тридцатьчетверка выкатилась из канавы и двинулась к кустарнику, разгоняя затаившихся там немецких автоматчиков.
Новая вспышка запечатлелась как замедлившийся кадр хроники. Вращающаяся желто-красная струя, искрясь и шипя, проткнула броню и ударила в моторную переборку. Танк наполнился рыжим дымом, будто зажегся сильный фотографический фонарь.
— Горим! — Овчинников откинул башенный люк, его рука оказалась выброшенной вверх, пуля сразу перебила ее. Охнув, младший лейтенант опустился на сиденье.
Павел пытался разглядеть пробоину. Он надеялся увидеть дыру, какую обычно делает снаряд, но ее не было. Было маленькое, диаметром в два пальца, отверстие…
Двигатель заглох совсем. Петренко уже не мог завести его. В открытый башенный люк, как в трубу, потянулся жирный дым.
Из-за холма выползли высокие танки с крестами на башнях. Они не походили ни на T-III, ни на T-IV. Лишь приглядевшись внимательней, Павел понял, что это английские «матильды», видимо захваченные немцами под Дюнкерком в сороковом году. Им ничего не стоило добить горящую, потерявшую ход машину. Но танки имели какую-то другую задачу. На большой скорости, взбивая черную пыль, они прошли мимо. Клевцов не знал, что Самвелян попытался выручить его, послав роту тридцатьчетверок, и это им навстречу ринулись «матильды».
С сиплым свистом красную полутьму прорезало крутящееся штопором огненное жало. Оно впилось в казенник орудия, рассыпалось искрами. Вскрикнул от боли Нетудыхата. Овчинников попытался помочь заряжающему, но что он мог сделать с перебитой рукой?!
— Всем вниз, прижаться к днищу! — скомандовал Павел. — Леша, открой лобовой!
С глухим лязгом откинулся тяжелый лобовой люк. Свежий воздух ворвался в машину, оттеснил дым и огонь, но ненадолго. Скоро пожар окреп, стало жарче.
Задыхаясь, кашляя, обжигая окровавленные руки о раскаленный металл, Павел переместился к правому борту — там было немного прохладней. Голова работала четко и трезво, как всегда в критических ситуациях. Все действия его теперь подчинялись одной цели — рассмотреть таинственные огненные струи, прожигающие броню как воск. В моторном отделении гудело пламя. В надежде, что его услышат, Павел крикнул:
— Приказываю всем покинуть танк! Хоть один из нас любой ценой должен добраться до штаба. Доложить: наши танки гибнут не от мин. Они горят от особых снарядов. Посылает их не пушка, а какое-то легкое приспособление. Справляется, кажется, один пехотинец. Слышали меня? Пошли!
Подхватив здоровой рукой тяжелораненого Муралиева, Овчинников полез в передний люк, но по броне зазвенели пули. Немцы держали этот люк под прицелом.
— Давай через десантный!
Павел решил уходить последним. Ему еще и еще раз хотелось взглянуть на действие дьявольских снарядов. Вращающиеся ослепляющие жала пронзали броню, рассекали дымную мглу, взрывались в бушующем огне. Тот, кто бил по танку, теперь не торопился, наслаждался стрельбой, словно бил по удобной мишени в тире. Павел лег на спину, не мигая смотрел на яркие звездочки горящего металла. Одежда дымилась. На лице запекся кровавый сгусток. Из рваной раны в груди со свистом вырывался воздух. Павел в горячке не заметил, когда его ранило. Боли он не ощущал. Петренко вынул лобовой пулемет, взял сошки к нему, сумку с дисками, крикнул Павлу:
— Ползите к люку, я помогу!
Но Павел молчал. Леша опустился в узкое отверстие, ухватил его за плечи, подтянул к люку. Голова повисла над землей. Прохладный воздух вернул сознание. Павел разжал веки, огляделся. Прижавшись к опорным каткам, отстреливался из автомата Овчинников. Рядом лежали неподвижные Муралиев и Нетудыхата.
«Мне надо выжить и все рассказать, — подумал Клевцов. — Выжить и рассказать, а там…» Он подтянулся на руках и вывалился из танка.
Петренко с пулеметом хотел было занять оборону с другой стороны машины, но Овчинников свирепо крикнул:
— В рожь! Оба! Прикрою!
Леша поволок Клевцова к спасительному полю. Внимание немецких автоматчиков приковал танк.
