пол-оборота, и тут блеснуло, как сварка! Оглянулся, а ребята на днище — обожженные и в крови. Ну, тут руки-ноги сами назад понесли…
— Ты слышал выстрел?
— В том-то и дело — не слышал! Хоть мотор ревет, а с близкого расстояния я бы пушку услыхал. Но не было выстрела!
Клевцов задумался. Любой снаряд выпускается из орудия. Для того чтобы набрать высокую первоначальную скорость, нужен мощный заряд, нужен выстрел, который неизбежно сопровождается грохотом. Его должны были слышать уж если не танкисты в глухих танковых шлемах, то пехотинцы обязательно. Однако и бойцы не слышали выстрела… А если снаряд прилетел издалека? Маловероятно. Тогда не могло быть столь точного попадания, не осталось бы на броне сизой окалины, характерной только для близкого выстрела.
Вообще стало уже почти законом, что примерно через каждые шесть месяцев у немцев в вооружении появлялась какая-нибудь новинка. Павел встречался то с бетонными гранатами, заменявшими дорогой металл, то с орудиями, у которых был конический ствол, увеличивающий начальную скорость полета снаряда, то с зенитными установками, действующими как против самолетов, так и против танков. А тут еще на поле боя вышли гусеничные тележки, оборудованные радиоаппаратурой, с помощью которой ими можно было управлять на расстоянии. Немцы назвали их телетанками. С полутонной взрывчатки они бежали впереди линейных машин, подрывали минные заграждения, уничтожали доты и дзоты, вызывали на себя огонь противотанковой артиллерии. Примчавшись на большой скорости к объекту подрыва машина автоматически сбрасывала ящик со взрывчаткой и отскакивала назад. В этот момент срабатывал взрыватель…
Когда Павел разобрался в конструкции телетанка и тактике его применения, то написал рекомендации по борьбе с новым оружием. Скоро наши бойцы научились выводить телетанки из строя, расстреливая их из орудий малого калибра, противотанковых ружей или пулеметов с бронебойными пулями, целясь либо в ящик с зарядом, либо в радиоаппаратуру, которая устанавливалась справа по ходу машины.
Теперь же Клевцов столкнулся с загадкой посложней.
Петренко все еще стоял перед ним в старых солдатских ботинках без шнурков, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну, если не выстрел, то, может быть, слышали хлопок или другой какой-нибудь звук?
— Нет, товарищ майор, — виновато моргнул белесыми ресницами водитель.
— Родители где? — спросил Павел.
— Отца давно похоронили, мать с сестренкой в Москве. Один я у них остался.
«Хочешь не хочешь, а надо самому узнать, как наши танки сгорели», — подумал Павел, а вслух спросил:
— Если снова пошлют на тот же участок, танк поведешь?
— Да я уж, считайте, на тот свет кандидат…
— Я тоже не к куме в гости тебя зову, а почти на смерть.
— На такую смерть я готов, — смятенно прошептал Петренко, стараясь смахнуть непрошеную слезу.
— И все же постараемся с тобой выжить.
3
Когда Клевцов рассказал о своем замысле Самвеляну и Боровому, те воспротивились.
— Да мы своих толковых ребят пошлем! — вскричал Боровой.
— Нет, Федор. Тут нужен опытный глаз. Затем я и приехал.
— А я разрешения дать не могу — не в моем ты подчинении, — рассудительно проговорил Самвелян. — Да и начальство, думаю, такими специалистами бросаться не станет.
— Вдруг что случится с тобой, перед кем нам ответ держать? — добавил Боровой.
— Ты, оказывается, перестраховщик…
— Да я, если хочешь знать, сам бы с тобой пошел, — обиделся Федя.
Сошлись на том, что рапорт Клевцова с просьбой выделить два танка для разведки послали в штаб бригады. Сам Павел направил радиограмму своему начальнику — должен же профессор Ростовский понять, что тревожные слухи о появлении у немцев незнакомого оружия отрицательно скажутся на моральном состоянии экипажей, что причину гибели танков надо выяснить как можно скорей, без промедления. В целях обеспечения секретности гитлеровцы могли в любой момент перебросить новое оружие на другой участок фронта и там тоже доставить немало хлопот.
Ответ пришел неожиданно быстро. Георгий Иосифович, очевидно, позвонил командующему фронтом, а тот приказал провести разведку под руководством специалиста, придав все необходимые средства.
Павел придумал нехитрый план. В первой машине пойдут те, кто вызовет на себя огонь. Во вторую сядет он сам, попытается с близкого расстояния осмотреть пробоины на сожженных танках, затем будет наблюдать, из чего гитлеровцы начнут стрелять по первому танку.
— Когда начнем? — спросил Боровой.
— Хорошо бы завтра на рассвете, — ответил Клевцов.
Боровой посмотрел на Самвеляна:
— Разреши, Ашот, пойти в первой машине?
— Нужны добровольцы, — напомнил Самвелян.
— Так мой экипаж хоть в огонь, хоть на печь! А инженеру подберем самых надежных.
— Я прошу назначить в мой танк водителем Петренко.
Самвелян и Боровой многозначительно переглянулись.
— Пожалел? — прищурился комбат.
— Спасать надо парнишку. Повоюет еще, — помолчав, ответил Павел.
— Вот за это спасибо! Знал — Лешку к себе возьмешь. От всего батальона спасибо! — Боровой порывисто сжал руку Клевцова.
…Через час в командирской землянке собрались танкисты двух экипажей. Люди с любопытством рассматривали коренастого майора с круглым, полноватым лицом и дерзкими лукавыми синими глазами.
— О важности нашей разведки говорить много не буду, — негромко начал Павел. — Всем ясно, гитлеровцы применили неизвестное нам оружие. Возможно, это какие-то мины. Тогда у погибших машин будут разбиты либо гусеницы, либо деформированы опорные катки, разрушены днища или лобовой лист. Но судя по следу, что остался на четвертом танке, немцы использовали так называемые кумулятивные снаряды. Ударившись о металл, снаряд концентрирует, кумулирует взрыв в одной точке, развивая температуру свыше трех тысяч градусов. Броня прожигается, огненная струя попадает в боекомплект или мотор… Возникает вопрос: из какого орудия его выпустили? Если из пушки, то и танкисты и пехотинцы слышали бы выстрел. Однако выстрелов не было.
Клевцов оглядел добровольцев.
Ближе к нему сидел Леша Петренко, уже обмундированный по форме — в шлеме, комбинезоне, сапогах. Чуть поодаль — лейтенант Овчинников, командир танка, опрятный, серьезный, чернобровый парень с рассеченной нижней губой. На одной скамье рядом сидели светловолосый заряжающий Нетудыхата и черный, как ворон, туркмен Муралиев — стрелок-радист. Все принимали участие в тяжелых боях под Жиздрой, считались обстрелянными бойцами.
Экипаж Борового тоже сомнений не вызывал. Танкисты побывали в сражениях прошлого, сорок первого года, сменили третью машину после Смоленска и Калуги, где горели и сумели спастись.
— Машина Борового пойдет первой, — продолжал Павел. — Мы же будем вести за ней наблюдение. В случае чего, рискнем и сами: подставим себя под огонь. Поэтому возьмем мало горючего и пойдем без снарядов, чтобы не взорваться на собственном боекомплекте.
