своими научными изысканиями. Но что происходит? Как объяснить, что личность руководителя занимает меня куда больше, чем Ольгин психологический портрет? Неужели я до сих пор вижу в этом седом, костистом, занудном и не слишком-то доброжелательном старикане моего давнего друга - потерянного, но не забытого, виртуального, но - пусть он и не подозревает об этом - такого близкого?.. Неужели до сих пор тоскую по нему?.. Нет…
4
Зима всегда была для меня тяжелым временем: люди, и так-то не балующие внешними различиями, вдруг словно окукливаются, окончательно утрачивая индивидуальные признаки, их разномастные головы надежно прячутся под капюшонами, кепками, а то и шапками из натурального меха. Эти шапки, жутко неудобные на вид, я особенно не люблю, - против них никакое овеществление не помогает. Есть они, конечно, и у моих родителей - кажется, они называют их «колонок», - и подчас я глупейшим образом попадаю из-за них впросак.
Так случилось и на сей раз, когда в нашу дверь вдруг позвонили, и я, прошлепав к ней полусонная - прямо как была, в трусах и растянутой футболке, - углядела сквозь глазок мужскую фигуру в знакомом «колонке», из-под которого не менее знакомо поблескивали круглые очки. Решив, что папа, повидимому, забыл ключ, я поспешно впустила его в прихожую… и каков же был мой ужас, когда отец снял мокрую шапку, и на короткий страшный миг мне показалось, что его голова, много лет назад бесповоротно облысевшая, каким-то образом успела всего за одну ночь зарасти буйной рыжей курчавой шевелюрой!.. Лишь в следующую секунду, заметив у него в руке специфический чемоданчик, я сообразила, что это всего-навсего дядя Паша, сантехник из нашего ЖЭКа. Откуда он взялся? Мы его не вызывали. Недоразумение разъяснилось чуть позже, когда из спальни неохотно выползла заспанная мама. Оказывается, в ЖЭК позвонила от нашего имени соседка сверху, у которой с моим отцом, кажется, был неудачный роман: месть - кстати сказать, весьма изощренная - заключалась в непомерной скрупулезности специалиста, которому мы так и не смогли доказать, что произошла ошибка, и который еще добрых полчаса скитался по квартире, проповедуя нам осторожность и миллиметр за миллиметром прощупывая трубы в поисках несуществующей протечки.
«Колонковая» эпопея на этом, однако, не заканчивается… Часом позже я вновь увидела его на трамвайной остановке, куда присеменила с большим опозданием - задержал-таки, проклятый спец, а, кроме того, на дорогах в тот день стояла жуткая гололедица! - однако на сей раз шапке-обманщице не удалось ввести меня в заблуждение: слишком высокого роста был ее теперешний владелец, мой папа куда приземистее. Туда-сюда, туда-сюда, то и дело ежась, притоптывая ногами и потирая кожаной перчаткой покрасневший нос… бедняга, даже длинное драповое пальто его не греет; интересно, давно ли он дожидается? Если давно, то, может, не стоит рисковать, а лучше разок проехаться в ненавистном, вызывающем приступы клаустрофобии, зато надежном и теплом метро?.. Я вновь засеменила вперед, стараясь не поскользнуться, но вдруг застыла как вкопанная, поняв, что передо мной - не кто иной, как профессор Калмыков!..
Нет, сама по себе эта встреча вовсе не была удивительной: дядя Ося ведь рассказывал мне о нашем близком соседстве, да и где ж еще и жить пожилому профессору, если не в одном из старых московских двориков. Поразило меня другое. Каким-то непонятным и чудесным образом я
Или это не он?.. Единственный способ хоть как-то проверить это заключался в том, чтобы все-таки подойти и поздороваться; Калмыков - если это, конечно, был он, - сухо кивнул, тем самым отчасти подтвердив свое тождество, и тут же вновь забыл о моем присутствии, отчаянно затопав ногами и захлопав перчаткой о перчатку.
Тут, на наше счастье, вдали, за хитросплетением ветвей, красиво припорошенных снежком, затрещало и заискрило, - и в тот же миг из-за поворота выползла долгожданная желтая, рогатая, круглоглазая гусеница; глаза старика тоже округлились, - а секундой позже, когда Калмыков (я все-таки решила считать, что это он!) разглядел на лбу трамвая заветную буковку «А», в его мимике появилось даже что-то сладострастное: похожая гримаса обычно появлялась на лице Гарри, когда он рассказывал мне о своих самых грязных любовных похождениях. Выражение физиологической радости и предвкушения удовольствия, которое вот-вот должно было доставить старику мягкое сиденье и уютное тепло вагона, вдруг сделало лицо профессора настолько живым и подвижным, что мне никак не удавалось четко сфокусировать на нем взгляд - так бывает во сне, когда пристально смотришь на какой-нибудь предмет, а он вдруг начинает неудержимо и причудливо изменяться, и ты никак не можешь понять, что перед тобой - вольтметр, пепельница или колодыр.
Меж тем наш «А», наконец, добрался до остановки и двери его гостеприимно разъехались; с достоинством придерживая длинные полы пальто - на которые я иначе могла бы ненароком и наступить, - профессор поднялся в салон и уверенным шагом направился к тому единственно пустующему местечку, что развернуто на 90° и предназначается для престарелых и инвалидов. На меня он по-прежнему не обращал никакого внимания, и внезапно я сообразила, что он просто-напросто
В пути нас ждало маленькое приключение. На «Яузских Воротах» в салон, чертыхаясь и матеря каждую ступеньку, забрался инвалид - пьяный расхристанный старикан в потрепанном ватнике; самодельная суковатая клюка крепилась к его запястью обрывком засаленной веревки, растрепанные седые космы кое- где слиплись в черные колтуны, а лицо было все в ссадинах - очевидно, несколько минут назад несчастный хромец потерпел поражение в неравной битве с гололедицей. Тяжко, с присвистом дыша, злобно бормоча что-то себе под нос, старик поковылял вдоль салона, ища свободного места; так ничего и не нашел, остановился подле дремлющего Калмыкова - и начал хрипло ругаться, размахивая руками: грубообструганная палка так и ходила ходуном - взад-вперед, взад-вперед…
Тут мне (стоящей чуть поодаль и с интересом наблюдающей сцену) вдруг пришло в голову, что эти двое, спящий и бодрствующий, до жути похожи друг на друга - не только ростом и комплекцией, но и статью, и даже характерной брюзгливой мимикой; вот только шевелюра новоприбывшего (густотою, если вглядеться, не уступившая бы Владовой!), утратив цвет и форму, превратилась в замызганную, раскисшую мочалку, - но, если ее как следует промыть, а самого старикашку подлечить и приодеть, сходство будет разительным. Так почему же, спросила я себя, израненное лицо инвалида кажется мне тем не менее стандартным, абстрактно-стариковским, тогда как лицо Калмыкова, морщинистое, но ухоженное, изумляет конкретностью, уникальностью, чьей сути я, однако, все еще не могу уловить?.. В чем же разница?.. В чем?.. Если бы подойти поближе… я могла бы… я, наверное, могла бы…
