– Я знаю.
Ада протянула ей платок.
– А с чего все это началось?
– Я пыталась заставить его встать, позавтракать и немного погулять по палубе. Он очень похудел и стал совсем бледным. Но он рассердился на меня и отказался встать. Тогда я сказала, что он должен набираться сил, чтобы в Лондоне он мог выйти на сцену.
Ада подняла голову.
– Ты так ему и сказала?
– Да. Я сказала, что в Лондоне мы будем играть с ним вместе.
– Но...
– Он сможет, – быстро заговорила Миранда. – Я знаю, что он сможет. Конечно, не Макбета и не Гамлета. Но он мог бы сыграть Лира. Я предложила начать с «Бури».
– С «Бури»?
Миранда вскочила на ноги.
– Как ты не понимаешь? Это будет прекрасно. Роль Просперо не требует каких-то ювелирных движений. Просто ходи величественным шагом по сцене и произноси свои слова.
– Но он же ничего не видит. Миранда схватила костюмершу за плечи.
– Не начинай все сначала. Ему не нужно видеть. Он ведь по-прежнему может двигаться и ходить. Его голос остался при нем. Он такой же красивый, как прежде. Даже лучше. Потому что сейчас он отдохнул.
Ада прижала руки к щекам.
– О Миранда, дорогая! Мне кажется, не стоило предлагать ему это.
– Почему?
– Ну, ты же знаешь, что Шриви очень гордый. Он горд как демон. Он не может заставить себя выйти на сцену... – она помедлила, – таким, как он сейчас есть.
– Ада!
– Но, мисс...
Миранда отступила назад и широким жестом развела руки.
– Шрив стал бы сенсацией. Если он хоть немного задумается об этом, то увидит, какие широкие возможности открываются для него. Тот факт, что он слепой, мог бы только привлечь зрителей. К тому же ему надо сохранить свою известность. Он же не всегда будет слепым.
– Но, дорогая... – Ада протянула к ней руку. Миранда не отреагировала.
– Это просто ушиб, Ада, как в прошлый раз. Опухоль. Когда она пройдет, он поправится – как раньше. А до этого он мог бы играть как есть. За один вечер он стал бы сенсацией на лондонской сцене.
Ада смотрела на нее так, будто Миранда сошла с ума, но та не обращала внимания на ее шокированное выражение. Она увлеклась собственной мечтой.
– В роли Просперо он был бы великолепен. Может быть, самым лучшим Просперо. А еще он мог бы сыграть Оберона, короля фей из «Сна в летнюю ночь». Представь его в голубом и серебряном одеянии, окруженного феями, которые везут его серебряную карету.
Ада покачала головой. Постепенно на ее губах появилась улыбка.
– Я не слишком хорошо представляю себе серебряную карету, но прекрасно вижу, откуда идут твои фантазии. Ты его величайшее творение.
Миранда улыбнулась ей в ответ.
– Он может это сыграть. Просто сейчас он упал духом. А когда зрение вернется к нему, он вновь начнет играть Макбета и Гамлета.
– Тебе надо сначала убедить его.
– Я это сделаю. Просто надо, чтобы он поверил в свои возможности. Сейчас он боится, но потом это пройдет. Он будет относиться к этому как к обычной постановке. Это будет его величайшая роль. – Она гордо подняла руку вверх.
Ада рассмеялась и направилась к двери.
– Ты куда?
– Я приведу сюда Шрива. Он должен все это услышать. Если мы все трое будем воздействовать на него, он не сможет отвертеться.
Оставшись один в каюте, Шрив сел на край койки.
От всех этих разговоров у него ужасно разболелась голова. В эти дни она болела очень часто. Он положил руку себе на ногу и пощупал мышцы. Они были дряблыми, а ноги худыми. За недели болезни он превратился в желе.
И он не видел способа вернуть то, что потерял. Слепой не может делать физические упражнения. Он не может гулять по улицам, не может заниматься боксом в гимнастическом зале. Он не может ничего, за исключением перемещения от стула к кровати и обратно, да еще нескольких кругов по палубе под руку с многострадальной женщиной.
Он и раньше видел инвалидов с их сиделками и всегда испытывал к ним жалость. Теперь, когда он стал одним из них, он не хотел подобной жалости. Миранда сошла с ума, если надеется, что он выйдет на сцену, пока к нему не вернется зрение.
Он не станет посмешищем.
И он не станет обузой для Миранды. Больше, чем инвалидов, он жалел сиделок. Наемная прислуга или когда-то любящая жена – значения не имело. Они были заперты в том же крошечном мирке, что и инвалиды. Только их боль была хуже, потому что они могли видеть мир, который существовал вокруг них, – и не принимал их.
Он поднялся с койки. Покачивание корабля мешало ему стоять прямо. Он выпрямился и с отвращением подумал, что теперь ему нужно шарить руками в поисках стула, стола, койки.
