Энциклопедия йоги

привлекла внимание и поразила воображение археологов и ученых. На ней представлено божество, восседающее на низком ложе и окруженное четырьмя животными: слоном, тигром, носорогом и буйволом. Рядом с сидением находится пара похожих на антилоп созданий. Этот персонаж многими отождествляется с богом Шивой, пра-йогином и повелителем (пати) животных (пашу). Хотя некоторые из выдвигаемых объяснений при более пристальном рассмотрении оказываются несостоятельными, мало кто сомневается, что персонаж (будь то мужского или женского пола) изображает священное существо в ритуальной позе, которая еще окончательно не установлена, но напоминает бхадра- или коракша-асану [173].

Есть также достаточно свидетельств существования в то время культа женского божества. Одна печать изображает женщину, из чрева которой вырастает растение, что подтверждает существование связанных с плодородием верований и ритуалов, как и следовало ожидать от раннеземледельческого общества. Другие предметы напоминают мужской детородный символ (лингам) и женский детородный символ (йони). Печати с изображением смоковницы, которая до сегодняшнего дня считается священной в Индии, и деревьев с человекоподобной фигурой под их кроной вполне позволяют связать их с гимнами Вед. Самое важное то, что все это согласуется с религиозным миром сельской Индии сегодня.

IV. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И СОЗЕРЦАНИЕ — РИТУАЛЬНАЯ ЙОГА РИГВЕДЫ

Сколь бы интересны не были сами материальные свидетельства индо-сарасватской цивилизации, одного этого недостаточно для окончательного доказательства существования некой формы йоги в тот ранний период. Однако положение существенно меняется, если мы взглянем на артефакты совместно со свидетельствами в гимнах Ригведы. Открывающаяся при этом картина говорит о высокообрядовой культуре, содержащей многие протойогические представления и практики.

Известный индийский ученый Сурендранатх верно определил ведийскую религию как «жертвенный мистицизм» [174]. Ибо жертва (яджня) является средостением религиозных верований и практик индо-сарасватской цивилизации. Различают два вида жертвенного обряда: грихъя, или домашние жертвоприношения, и шраута или общественные жертвоприношения. Первый — личное церемониальное действие, в котором участвует один домохозяин и разводится лишь один огонь. Последний требовал участия многочисленных жрецов, трех огней при большом стечении безмолвных участников. Он растягивался на несколько дней, а порой на недели и месяцы. По особым случаям все селение ли племя собирались для участия з широкомасштабных жертвоприношениях наподобие знаменитого агни-штома (жертвоприношение огню; доел.: «восхваление огня») и ашва-медха (жертвоприношение коня), которые проводились достаточно редко и для обеспечения дальнейшего правления великого царя и процветания племени ли государства.

Каждый «дваждырожденный» (двиджа) домохозяин — чья семья принадлежала к сословию брахманов, воинов или земледельцев/торговцев — был обязан проводить жертвоприношение огню (хома) ежедневно на восходе и закате солнца. Эта относительно простая жертва приносилась мужем и женой в присутствии всего семейства живущих здесь учеников. Основное приношение состояло из молока, смешанного с водой, которое и возливалось на огонь. Сама церемония сопровождалась молитвами.

Внутренний смысл жертв всегда состоял в том, чтобы возродить всеобщий порядок (рита) внутри тела жертвующего жреца, покровителя жертвы и зрителей. Внешне жертвоприношением стремились снискать милость конкретного божества. В своей основе божества были мужского пола — Индра, Агни, Сома, Рудра и Савитри, но немногие ведийские гимны были обращены и к богиням, особенно таким, как Вач (Речь), Уша, или Ушас (Заря), Сарасвати (одноименная река и ее космическая наперсница) и Притхиви (Земля).

Как уже отмечалось, ведийский народ, похоже, не имел храмов, и общественные жертвоприношения осуществлялись на улице. Его религиозность отличалась огромной непосредственностью и живостью, и в своих молитвах люди просили долгой, здоровой и удачной жизни в согласии с космическим порядком. Как видно из ведийских гимнов, однако, были и те, кого отличала мистическая склонность, жаждавшие единения со своим любимым богом или богиней, или даже слияния с конечным Сущим (cam), у которого нет имени и поэтому оно описывалось — поскольку не было ограничено какой бы то ни было конечной формой — как Несущее (асат), соответствуя позднейшему представлению о Пустоте (шунья).

Духовными героями ведийского народа были не жрецы, хотя и они высоко почитались, а мудрецы или провидцы (риши), которые «провидели» истину, которые воспринимали внутренним оком скрытую реальность за туманным пологом проявленного существования. Многие из них принадлежали к жреческому классу, но некоторые были выходцами из трех других общественных сословий. Это были просветленные мудрецы, чья мудрость излилась ритмической поэзией и на глубоко символическом языке: в поразительных гимнах Вед. Эти провидцы, кого также именовали поэтами (кави), открыли обычному, непросветленному человеку сияющую Реальность, скрывающуюся за всяким духовным мраком. Они также показали путь, ведущий к этой извечной Реальности, которая единственна (эка) и нерожденна (аджа), но носит много имен. Ведийские провидцы обретали свои священные видения посредством собственной напряженной внутренней работы — присущей им крайности аскезы и глубокой тяги к духовному просветлению. Они считали себя «детьми неба» (Ригведа 9.38.5) и свои помыслы устремляли к достижению «солнечного света», иначе конечного Света-Сущего (Ригведа 10.36.3).

Те, что были безгрешны или безвинны, могли надеяться на счастливое существование в потусторонней жизни. Грешники же, как считалось, будут низвергнуты в пучину ада, хотя ригведские гимны не слишком подробно останавливаются на такой несчастной доле. Как заметила британская исследовательница Жанин Миллер, ведийские провидцы предпочитали оптимистически смотреть на мир. Она также добавляет:

Прослеживаются два взгляда: жажда земной жизни и при этом нежелание смерти — даже если физическая жизнь и бессмертие в общем-то несовместимы. Достижение последнего в конечном счете является устремлением каждого смертного. Между тем обычный человек был доволен полноценной жизнью в сто лет — об этой милости найдется множество молитв, отсюда и формируется следующая установка: сначала наслаждение земной жизнью, затем небесная награда [175]. 1028 гимнов Ригведы, состоящие в сумме из 10 600 стихов, содержат многочисленные места, которые особо важны при изучении ведийской протойоги [176]. В частности, следующие гимны привлекают пристальное внимание специалистов по йоге:

1.164: (=Атхарваведа 9.9-10): этот гимн, состоящий из пятидесяти двух стихов, — собрание глубоких таинственных загадок. Шестой стих, например, вопрошает относительно природы Одного, которое нерождено и тем не менее оказывается причиной проявленной вселенной. Стихи 20–22 рассказывают о двух птицах, сидящих на одном дереве. Одна ест его сладкую ягоду, тогда как другая наблюдает, не вкушая. Дерево можно рассматривать как символ мира. Непросветленное существо пожирает древесный плод, побуждаемое эго(ис)тичными желаниями. Просветленное существо, иначе мудрец, воздерживается и просто бесстрастно наблюдает. Дерево можно также принять за символ древа познания, чей плод вкушает мудрец, но только тот, кто не прошел посвящения. Более строгое ведантское толкование таково: взирающая птица есть невовлеченное Я, что вне мира природы; другая является воплощенным существом, втянутым в обусловленное существование. В стихе 46 мы находим поразительное и часто цитируемое высказывание о том, что одно безымянное

Сущее по-разному называется мудрецами.