l:href='#n_132' type='note'>[132]; не произошло бы самоубийства офицера; не расплодились бы в изобилии несусветные анекдоты.
И, вдобавок ко всему, не довелось бы принципалам страдать разлитием желчи и нервными расстройствами; не пришлось бы им денно и ношно интриговать, срываться на крик, опускаться до шпионства, угрожать друг другу, а потом, поостыв, оберегая честь мундира и собственное благополучие, дружно браться за малопочтенное занятие — выискивать
В перечне лиц, уходивших в плавание на фрегате «Надежда», капитан-лейтенант Крузенштерн отдельным параграфом перечислил персон, «принадлежащих к свите посланника, камергера Николая Петровича Резанова». Вторым в этом реестре (вслед за майором свиты Ермолаем Карловичем Фридерици и перед надворным советником Фёдором Павловичем Фоссе) значится граф Фёдор Толстой[133]. Мельком было сообщено о «нахождении» нашего героя «при японском посольстве» и в его формулярном списке, составленном в 1811 году[134]. А из других источников нам становится понятнее,
Уже известный читателям воспитанник Морского кадетского корпуса художник граф Ф. П. Толстой признавался на страницах мемуаров, что имел неподобающую для мореплавателя слабость: он, к сожалению, «сильно страдал морского болезнию при малейшей качке во время морских походов»[135]. А его дочь, М. Ф. Каменская, поведала в «Воспоминаниях» следующее: «Когда папенька, по невозможности выносить морскую качку, вынужден был отказаться от назначения в кругосветное плавание вместе с Крузенштерном, то на его место в это плавание был назначен двоюродный брат его, гр<аф> Фёдор Иванович Толстой»[136].
Понятно, что назначение могло бы произойти и помимо воли графа Фёдора, но другой осведомлённый современник уточнил: «Гр<аф> Толстой, служивший тогда в Преображенском полку,
По всей видимости, наш герой одним из первых узнал от двоюродного брата, с которым тесно общался, о внезапно открывающейся вакансии — и, окрылённый, тут же бросился хлопотать. Можно предположить, что весомое или даже решающее слово за рвущегося в плавание молодого человека замолвил очень влиятельный родственник — граф Пётр Александрович Толстой, тогдашний военный генерал-губернатор Петербурга: сановник не упускал случая «порадеть» тому или иному «родному человечку». (Об «отцовских» услугах графа П. А. Толстого, причём как раз по
Всё происшедшее летом 1803 года напоминало сказку: подпоручик граф Фёдор Толстой, по-прежнему облачённый в Преображенский мундир, вдруг оказался в
Данное обстоятельство, которому Толстой сначала вряд ли придал значение, оказалось, как мы увидим, крайне важным.
В первые дни августа 1803 года[142] в Кронштадт прибыл император Александр Павлович (кстати, акционер Российско-Американской компании), который осмотрел «Надежду» и «Неву», принял рапорт капитан-лейтенанта Ивана Крузенштерна и приветствовал всех членов экспедиции, в том числе и кавалеров посольства. Визит царя, завершившийся торжественными его проводами, криками «ура» и ружейными залпами, символизировал, что приготовления завершены и получено августейшее соизволение на отплытие.
По позднейшим уверениям Николая Резанова выходит, что он «ещё до путешествия <…> на кронштадтском рейде» давал Крузенштерну «прочесть высочайше пожалованную инструкцию и указы» о верховных полномочиях посланника. Имевший свои бумаги и своё мнение капитан-лейтенант оправдывался тем, «что он продержал их, но не читал»[143] .
«Августа 7-го по полуночи в 9 часов переменился ветер от SW к SO, и в 10 находились мы уже под парусами. В сие время прибыл на корабль адмирал Ханыков пожелать нам счастия и проводил нас до брандвахты, стоявшей на якорях в 4 милях от Кронштадта. День был самый прекрасный и тёплый, термометр показывал 17 градусов…» — так начал свой рассказ о путешествии капитан-лейтенант Крузенштерн[144]. А Лисянский вспоминал: «Выйдя в открытое море, я приказал собрать всю команду на шканцах. Первым моим долгом я счёл нужным указать каждому, сколь продолжительно и с какими трудностями сопряжено предпринятое нами путешествие. А потом советовал им жить между собою дружески, соблюдать всевозможную чистоту, а больше всего быть послушными своему начальству»[145].
За два с лишком века, минувших с того незабываемого августовского дня, образовался огромный корпус литературы, посвящённой первому российскому плаванию вокруг света. Сюда вошли и записки современников, и впечатляющие научные труды, и бесчисленные работы литераторов. Разнообразные достижения участников морского похода давно и досконально проанализированы и оценены по достоинству. Думается, что указанное обстоятельство избавляет автора настоящей книги от необходимости излагать те или иные общеизвестные факты. Держа в уме панегирики, мы можем целиком сосредоточиться на событиях спорных и малоисследованных, напрямую связанных со скромным кавалером посольства графом Фёдором Толстым, — на событиях, которые бросили тень на достославную экспедицию.
Уже через неделю после выхода из Кронштадта, в виду острова Готланд, случилось прискорбное происшествие, воспринятое многими как дурное предзнаменование. С палубы «Невы» упал в море опытный матрос Усов, и хотя, по утверждению Лисянского, «в ту же минуту употреблены были все средства к его спасению, но всё было безуспешно»[146]. Крузенштерн назвал этот эпизод «печальным приключением»[147], а Лисянский многозначительно обмолвился в своих «путешественных записках» о «первом несчастье».
Спустя несколько суток корабли стали на якорь в городе Копенгагене — и там несчастья получили продолжение.
В Копенгагене внезапно открылось, что заготовленную для путешествия солонину срочно требуется пересолить, а кислая капуста, поставленная Российско-Американской компанией, и вовсе была испорченной. «Таким образом, — констатировал Лисянский, — мы лишились этой полезной противоцинготной пищи, которой было бы для нас достаточно более, нежели на половину времени нашего плавания»[148].
В результате «Надежда» и «Нева», вынужденные перегружать и приводить в порядок провизию, застряли на копенгагенском рейде почти на три недели. Педантичный Крузенштерн, терявший из-за «великих хлопот» драгоценное время, был раздосадован и предъявил в жёсткой форме претензии Резанову — как уполномоченному оконфузившейся компании. (Тогда же капитан-лейтенант назвал имя виновника задержки и офицерам экспедиции, а те сделали соответствующие выводы.)
Можно только гадать, чт
