оживленные улицы исторического центра и нырнуть в хитросплетение пешеходных улочек, проход на которые охраняют вооруженные полицейские. Перед входом в Алмазный клуб придется постоять в очереди, чтобы предъявить паспорт охраннику за пуленепробиваемым стеклом, потом пройти через многочисленные металлоискатели и подняться на лифте, утыканном видеокамерами. Мне дали подробные инструкции: подняться на одном лифте, выйти, миновать коридор, подняться на другом лифте и пройти по еще одному длинному коридору. Правда, я пару раз не туда свернула, но в конце концов нашла-таки нужную дверь и самого Габи, сидящего за столом перед бежевым сейфом. Он по телефону утешал охранников, обеспокоенных моим долгим отсутствием.
— Если бы вы еще чуток подзадержались, то они снарядили бы на ваши поиски спасательный отряд, — пошутил он.
Габи считается одним из величайших гранильщиков мира. Его двоюродный дед — знаменитый Марсель Толковски, который в 1919 году в возрасте девятнадцати лет написал первую в мире книгу об огранке круглых бриллиантов. Это было довольно рискованное предприятие, ведь до сих пор секреты огранки не выходили за пределы узкого круга, в основном еврейских общин, и хотя многие люди владели этим мастерством, никому в голову не приходило сесть и написать предназначенную для широкого круга читателей книгу о правильных углах и идеальных пропорциях.
Возможно, будь Марсель постарше, он бы не осмелился на подобную публикацию, но он был молод, изучал в Лондонском университете инженерное дело и потому рискнул. Параметры идеального бриллианта, которые рассчитал Толковски, используются до сих пор.
Внучатый племянник Марселя тоже обладает смелостью, но иного толка. Он берет большие и самые ценные камни, исследует их контуры и ландшафты, отмечает все риски, а потом, изучив их лучше, чем некоторые помнят лица своих возлюбленных, придает новую форму. Забавно, что гранильщики используют те же слова, что и мясники, например разделка (когда камень нужно точным ударом разделить на две половины — это занятие тоже требует изрядной доли смелости), распилка. При этом Толковски обращается с камнями скорее как пластический хирург.
— Когда я в первый раз вижу камень, то спрашиваю, каким он хочет стать. Все хотят стать самыми красивыми.
Именно такой вопрос он задал перед тем, как приступить в 1997 году к огранке знаменитого «Золотого юбилея», который весил пятьсот сорок пять карат и потеснил с первого места «Куллинана». Выслушав ответ алмаза, Габи придал ему форму диванной подушки, благодаря которой камень светится мягким золотистым светом. До встречи с Габи алмаз носил имя «Безымянный коричневый», а после огранки был приобретен в качестве подарка таиландскому королю, на «золотой» юбилей его правления. То же самое Габи спросил и у алмаза «Столетний», который в необработанном состоянии весил пятьсот девяносто девять карат и был самым крупным из найденных бесцветных алмазов. Поиск ответа занял три года, причем большую часть времени Габи и его семья гостили у «Де Бирс», чей столетний юбилей и должен был ознаменовать новый бриллиант.
— Торопиться нельзя. Ошибешься в одной грани, и пути обратно не будет.
И теперь ограненный бриллиант весит чуть меньше двухсот семидесяти четырех карат — безукоризненный камень чистой воды.
— Обыватели не представляют, что такое огранить алмаз. Думают: чик-чик, отрезал лишнее, и готово.
Но для Габи это своеобразная трехмерная стратегия, когда от каждого шага зависят все остальные и нужно просчитывать на много ходов вперед. Гранильщики, вглядываясь через микроскоп, могут потеряться в глубинах камня, изучая его. Но в какой-то момент приходится принимать решение.
— Оказываешься лицом к лицу с сотней проблем. Нужно учитывать множество факторов: цвет, форма, чистота, грани… А конечный результат только у тебя в голове. А потом погружаешься в работу, словно под гипнозом, поэтому в конце дня обязательно нужно отвлечься: прогуляться, побыть с родными, а иначе станешь рабом камня.
Другие кристаллы, такие как рубины, сапфиры, изумруды, опалы, формируются в стабильной породе и просто растут, как кристаллы соли. А вот алмазы рождаются в движении, поэтому в них иначе чувствуется жизнь. Габи описывает движение света внутри алмаза как «путешествие».
— Свет проходит через прозрачный камень и при этом мерцает, как на поверхности воды, я так и вижу плавающих китов, потому что картинка внезапно оживает.
Габи говорит об алмазах, как учитель об учениках: все они одаренные, но проблемные и требовательные. Большинство из них личности, индивидуальности.
Как и все у них в роду, Габи учился мастерству огранки в цеху, принадлежащем его семье, и постепенно проникался самими сложными «учениками».
— Они были серо-зеленые, коричневые, темно-зеленые, серо-желтые.
Когда такие камни подвергали стандартной огранке, описанной в книге его двоюродного деда, они «не трепетали», поэтому мальчику приходилось изобретать что-то новое. У него с собой был лишь один такой камень, оправленный в кольцо. Специалист сухо описал бы его как «коричневый бриллиант огранки «календула» весом в один карат», но мне он напомнил патину, табак, чай, бергамот, дым, зимнее утром в континентальном европейском городе.
— Такие камни никому не нужны, но они прекрасны.
Габи много размышлял о красоте и о том, что у каждого свои представления о красоте.
— Среди горсти бриллиантов какой-то один вдруг привлечет твое внимание. Это все равно как, допустим, дизайнер сошьет сотню одинаковых платьев и разложит перед тобой. Все равно какое-то понравится тебе больше других.
У Габи на этот счет своя теория, которая связана с нашим зрением. Каждый наш глаз, считает он, создает по половинке картины, которая в мозгу становится единым целым.
— Но у конечного изображения пустота в центре, и что ее заполняет, эту пустоту? Фантазия! Вот почему людям нравятся бриллианты. Они настоящие, но оставляют место для полета нашей фантазии.
Именно это привлекало в алмазах людей разных культур, объяснил мой собеседник, и действительно, алмазы — чуть ли не первый предмет международной торговли.
— В течение пяти минут можно успеть поговорить на пяти разных языках, с людьми из Японии, Северной Африки, ЮАР, с Камчатки и с соседней улицы. Но на каком бы языке они ни говорили, все знают, что слово «мазаль» (что в переводе с иврита обозначает «удача») — это сигнал «по рукам!». Как только ты его произнес — сделка заключена.
Рестораны в алмазном квартале подтверждают слова Габи: помимо бельгийских баров и шоколадных лавок мне попались кошерные еврейские кафе, мусульманские бистро, вегетарианские индийские ресторанчики. Последние предназначены специально для приверженцев джайнизма, которые за последние сто лет стали самыми влиятельными игроками на рынке продаж алмазов. Поскольку религия запрещает им убийства в любой форме, они не могут выращивать скот, шить шубы и тому подобное. А вот торговля драгоценностями, производство масла или выдача ссуд считаются мирными занятиями, хотя история знала и другие случаи.
Ампутация навсегда
Маркетологи понимают, что легенды об известных драгоценностях, вроде «Надежды» и «Орлова», — палка о двух концах; максимум, с чем готовы мириться потребители, — это небольшое симпатичное проклятие, которое затронуло кого-то давным-давно и в другой стране. Никто не хочет слышать о настоящих проклятиях, от которых до сих пор страдают невинные люди, хотя именно с этим сейчас столкнулся алмазный бизнес. Американский журналист Грег Кэмпбелл начинает свою книгу «Кровавые алмазы» с истории Исмаила Далрами, которому в июле 1996 года отрубили обе руки «двумя быстрыми ударами топора». Исмаил не просил о пощаде, лишь молча снял с пальца маленькое колечко, которое изготовил для него сын, и положил в карман. Это было последнее, что бедняга сделал своими руками. В чем он провинился? Лишь в том, что жил слишком близко к алмазному прииску в джунглях Сьерра-Леоне. Увечья
