пашни превратил в луга для бесчисленных овечьих стад.
Следует отдать ему должное, когда железные копи в прегорьях истощились, Джаспер быстро сообразил на чем еще делать деньги. В Конфландии и Тевтонии хотят сукно и платят за шерсть звонкой монетой — будет вам шерсть!
Селяне, потерявшие не только работу, но и свои земельные участки, принялись воровать овец у лорда. Тогда Джаспер добился от короля Иоанна указа о бродягах.
Бродягу мог повесить любой королевский пристав, без суда и следствия. Бродягой считался тот, кто не имеет крыши над головой или работы, тот кто отказывается от работы за разумную цену (разумную с точки зрения лорда), тот кто называет себя бродячим лекарем, жоглером или трубадуром, но не имеет инструментов, положенных по профессии. Возраст и пол не имел значения.
Но королевские приставы не могли перевешать всех.
Мои отряды вступили на землю графства под проливным дождем.
Пришлось спешно ставить палатки и разбивать лагерь. На этот раз валы и рвы не копали — ограничились вагенбургом — составили стену из повозок квадратом. Дозоры были посланы вперед.
Дождь поливал нас два дня. Костры для приготовления пищи пришлось разводить под полотнищами растянутыми на пиках, воткнутых в раскисшую землю.
Вернулись дозоры, и Фостер принес мне новые сведения. В Рибблшире почти не осталось людей Джаспера.
Пять дней назад восстал Риббл, столица графства превратилась в арену кровавых боев. Секта уравнителей, возглавившая восстание, взяла власть над городом и окрестностями. Аристократов, торговцев, мастеров побогаче и их семьи уничтожают до последнего человека. Монастыри и церкви грабят. Толпы бродяг стекаются в Риббл чтобы послушать проповеди главы секты Джойса Марвина и получить оружие.
— Чего хотят эти уравнители?
— Они учат, что все люди созданы господом равными и никто не рождается из чрева матери со шпорами рыцаря на пятках. Они хотят всех уравнять.
— А женщин?
— Они предлагают их поделить также равно, без выкупа и приданого.
— Каждому мужику по бабе, а каждой бабе по мужику! И все равны в нищите?
— Не только, государь, они проповедуют уничтожение аристократии и священников, считают их паразитами — вшами на теле народа.
— Какова численность их?
— Не представляется возможным определить, государь!
— Если мы перережем эту сволочь, то графство падет к нашим ногам как спелое яблоко?
— Похоже так, государь. Аристократы сидят по замкам и дрожат в ожидании штурмов и резни.
Я прошелся по палатке. Промокший ковер хлюпал под сапогами. При каждом шаге выступала грязная вода. Ноги мои промокли. Жаровня с углями дает тепло, но от ткани парит и в палатке душно.
Вокруг палатки прорыта канавка, но она переполнилась и вода залила пол. Ткань палатки набухла от воды, и кое–где просачиваются капли и тяжело шлепаются вниз — мне на голову, на постель и на Грету, сидящую поджав ноги на походном кресле.
Этот дождь — божья кара! Не поспешил ли я покинуть Честшир?
Но больше чем капли, падающие на голову, меня беспокоит сохранность пороха в обозе. Если он промокнет — бамбарды станут просто кусками бронзы.
— Фостер, попробуй определить численность мятежников. И еще, мне надоело сидеть здесь как утка в воде! Есть ли рядом нормальное жилье, замок, крестьянская хижина, черт побери!? Что-то, что имеет крышу и сухой пол!
Место нашлось.
В десяти милях от нашего лагеря, у берега пролива старинное аббатство Святого Эдмунда.
Прихватив с собой Фостера, Грету, пажей и три сотни конных горцев под командой Кайла, я явился туда уже в сумерках. Дождь не лил как из ведра, а нудно моросил из низких серых плотных туч.
Высокое здание аббатства, с крутыми скатами крыши, высоко поднималось над низкой, порядком поврежденной стеной из известняка.
Нам долго не открывали ворота, как оказалось, в аббатстве живут лишь два десятка монахов почтенного возраста. Пока они расслышали за шумом дождя наш настойчивый стук в ворота, прошло достаточно много времени.
Во дворе стояло несколько распряженных повозок.
— Кто у вас в гостях? — спросил я старика привратника.
— Несколько семей из Риббла… бежали в самом начале бунта… Торопятся в Честшир, но там армия короля–дракона, и они остановились у нас. А вы кто будете, господин?
Я засмеялся.
— А я и есть тот самый король–дракон!
Ни настоятеля, ни аббата не имелось здесь. Старики–монахи тихо копались в огороде да принимали милостыню и плату за ночлег от проезжих.
По округе не было деревень или городов. Причина проста — на протяжении примерно пятидесяти миль берег моря — сплошной обрыв — отвесные скалы. Здесь невозможно подняться от моря и невозможно спуститься к берегу. Да и берега нет — волны бьются о скалы.
Беглецы из Риббла расположились в большом темном зале — трапезной аббатства.
Три десятка испуганных людей разных возрастов, в основном женщины и дети.
Мое появление вызвало у этих людей приступ страха.
Дети расплакались, женщины сбились в кучку, многие со слезами на глазах. Трое пожилых мужчин, весьма решительно вышли вперед, положив руки на кинжалы.
Жестом я удалил за дверь моих телохранителей. Остался только Фостер.
— Уважаемые сьерры, леди! Я король Грегори и я даю слово чести, что вам не будут чинить обид! Успокойтесь и отдыхайте! Мои люди охраняют аббатство и не пустят сюда никаких бродяг или разбойников. Более того, если вы стремитесь в Честшир — я могу предоставить вам охрану до самого Честфильда.
Троица сьеров приблизилась и представилась. Женщины за их спинами успокоились, и теперь вместо страха во взглядах проявился интерес.
Я пригласил сьеров к обеду.
В большой комнате со сводчатым потолком мои люди уже поставили стол, мою походную постель. Грета, Ричард и Томас сервировали стол.
Барон Шеффилд, как я понял, кроме титула и имени не имел ничего и преподавал науки в Вилларском университете. В Риббл он приехал навестить умирающую тещу, и события в городе происходили на его глазах.
— Когда торговцы утром не стали открывать окна своих лавок, я понял, что все очень плохо. Всю неделю по городу бродили толпы оборванцев весьма наглого вида. Стража их разгоняла, но они появлялись в другом месте… С лордом Джаспером ушли лучшие воины, остались болтуны и лентяи, толстопузые от эля…
Все началось на рыночной площади. Народ начал сходиться туда к обеду, но не для торговли или покупок. На пустые бочки вылезли несколько монахов в рясах и начали кричать о том, что пришло время установить справедливость и уравнять всех — не должно быть богатых — все надо поделить…
Была захвачена ратуша, и ее сразу же подожгли, потом толпа захватила дом стражи у городских ворот и получила оружие. Кабатчики наливали вино и эль бесплатно — под угрозой оружия… Толпы повалили в центр в те кварталы, что побогаче.
Людей выбрасывали в окна вместе с вещами, даже детей, на мостовую… Бродяги растаскивали чужое имущество и тут же торговали им за бесценок. Тех, кто сопротивлялся, убивали без жалости. Наши слуги сбежали — пришлось самим запрячь повозки, и мы с соседями выехали из города, когда толпы пьяных бунтовщиков уже приближались к нашей улице… Западные городские ворота оказались открыты и брошены стражей…
— Куда же вы направляетесь?
