Жизнь Ленина

любви к народам — субъективное и сентиментальное. Его интернационализм был функционален, смахивая на политическую физику: действие, противодействие или взаимодействие народов с целью зажечь мировую революцию. Крохотные и враждующие между собой революционные партии России не могли свергнуть царизм сами. Поэтому русскому марксизму нужна была иностранная помощь. Эта потребность привела к тому, что Ленин преувеличивал размах революционных событий на Западе, видя их даже там, где их не было. «Что социальная революция надвигается в Великобритании, этого могут не видеть только слепые люди», — пишет он 16 октября 1908 г.^{60} Многого ожидал он и от Соединенных Штатов. 18 сентября 1912 г. Ленин комментирует тот факт, что тираж еженедельника «Призыв к Разуму», выпускаемого Хальдеманом и Джулиусом в Жирарде (штат Канзас), достиг 984 000 экземпляров и вскоре, по сообщению его редакторов, должен был достигнуть миллиона. «Эта цифра — миллион экземпляров социалистической газеты, которую бесстыдно травят и преследуют американские суды и которая растет и крепнет под огнем преследований, — показывает нагляднее, чем длинные рассуждения, какой переворот близится в Америке», — провозглашает Ленин ^{61}.

Ленин также ожидал помощи из Азии. 20 ноября 1911 г. в Париже он присутствовал на похоронах двух французских социалистов, Поля и Лауры Лафарг. Поль был членом Парижской Коммуны, Лаура — дочерью Карла Маркса. В возрасте семидесяти лет, Лафарг решил, что более не может принести пользы обществу и покончил самоубийством вместе с женой. Ленин, — вспоминает Крупская в своих мемуарах, — одобрял этот шаг: «Если больше не можешь работать для партии, надо посмотреть правде в лицо и умереть, как Лафарги. На похоронах Ленин выступил с речью, лишенной каких бы то ни было эмоций личного характера: «Нам, русским социал-демократам, — сказал он, — испытывающим весь гнет абсолютизма, пропитанного азиатским варварством, и имевшим счастье из сочинений Лафарга и его друзей почерпнуть непосредственное знакомство с революционным опытом и революционной мыслью европейских рабочих, нам в особенности наглядно видно теперь, как быстро близится торжество того дела, отстаиванию которого Лафарг посвятил свою жизнь. Русская революция открыла эпоху демократических революций во всей Азии, 800 миллионов людей входят теперь участниками в демократическое движение всего цивилизованного мира. А в Европе все больше множатся признаки, что близится к концу эпоха господства так называемого мирного буржуазного парламентаризма, чтобы уступить место эпохе революционных битв организованного и воспитанного в духе идей марксизма пролетариата, который свергнет господство буржуазии и установит коммунистический строй»^{62} .

Несмотря на все эти предсказания, Ленин заявлял о своем отвращении к пророчеству. Он отказывался от предрешенчества. «Если я скажу, — пишет он 16 сентября 1912 г., — новую Россию надо построить вот так-то с точки зрения, положим, истины, справедливости, трудовой уравнительности и т. п., это будет субъективизм, который заведет меня в область химер. На деле борьба классов, а не мои наилучшие пожелания, определит построение новой России»^{63}. Это отвращение к субъективизму, «наилучшим пожеланиям» «высоким стремлениям» сделало Ленина и, вообще, марксистов врагами утопий. «Утопия, — объясняет Ленин, — есть слово греческое: «у» по-гречески значит «не», «топос» — «место». Утопия — место, которого нет, фантазия, вымысел, сказка Утопия в политике есть такого рода пожелание, которое осуществить никак нельзя, ни теперь, ни впоследствии»^{64}. Одной такой утопией была, по мнению Ленина, мечта народников об установлении социализма путем аграрной реформы.

Презрение к утопистам и мечтателям склонно выбрасывать за борт «вечные ценности» и моральные соображения, возводя в фетиш «объективные обстоятельства», — тот реализм, который так часто становится прислужником оппортунизма. Но разве было объективно предсказание, сделанное Лениным в 1911 г., о том, что эпоха господства так называемого мирного буржуазного парламентаризма близится к концу, или его убеждение, высказанное в 1912 г., о том, что Соединенные Штаты находятся накануне социальной революции потому только, что поднялся тираж вскоре забытого еженедельника? После беспорядков 1905 г., царский режим оправился от военного поражения и хладнокровно подавил движение, пытавшееся его ниспровергнуть. Ни одна искра не зажглась ни в России, ни в Европе, ни в Азии, ни в Америке. Зато пламя войны вспыхнуло на Балканах и вскоре охватило весь мир. В этом пламени родилась новая русская революция, для которой лишь репетицией послужил 1905 год.

4. КВИНТЭССЕНЦИЯ ЛЕНИНИЗМА

В декабре 1903 г. Николай Вольский (литературный псевдоним: Н. Валентинов), двадцатитрехлетний приверженец большевистского крыла РСДРП, был арестован в Киеве, объявил голодовку, был освобожден на одиннадцатый день и немедленно бежал по «подпольной железной дороге» из России в Женеву, вооруженный рекомендательным письмом к Ленину от Глеба Кржижановского, члена ЦК большевиков. Со станции Вольский прямо пошел на квартиру Ленина в № 10 по Рю де Фойе. Крупская извлекла из распоротой подкладки его пальто письмо Кржижановского и проявила часть, написанную невидимыми чернилами. В течение последующих месяцев, новоприбывший проводил долгие часы в разговорах с семьей Ульяновых и целые дни на прогулках и пикниках с ними. Несколько десятков лет спустя он опубликовал свои впечатления^{65}. Он помнил Ленина хорошим гребцом, пловцом, велосипедистом, стрелком и гимнастом, упражнявшимся на трапеции и на кольцах. Самое высокое мнение осталось у него и об игре Ленина на биллиарде. Елизавета Васильевна, теща Ленина, однажды отметила в присутствии гостя, что Ленин сам себе пришивает пуговицы, делая это «лучше, чем Надя». Ленин закалял тело для революции, пишет Валентинов. Революционер никогда не мог знать, какое испытание предстоит его физическим силам — тюрьма или побег из тюрьмы.

Кржижановский, покровитель Валентинова, также написал воспоминания о Ленине. «Начнем хотя бы с простой, скромной внешности Владимира Ильича, — пишет Кржижановский. — Его невысокая фигура в обычном картузике легко могла затеряться, не бросаясь в глаза, в любом фабричном квартале. Приятное смуглое лицо с несколько восточным оттенком — вот почти все, что можно сказать о его внешнем облике. С такой же легкостью, приодевшись в какой-нибудь армячок, Владимир Ильич мог затеряться в любой толпе волжских крестьян… Но стоило вглядеться в глаза Владимира Ильича, в эти необыкновенные, пронизывающие, полные внутренней силы и энергии глаза, как вы начинали уже ощущать, что перед вами человек отнюдь не обычного типа. Большинство портретов Владимира Ильича не в состоянии передать того впечатления особой одаренности, которое быстро шло на смену первым впечатлениям от его простой внешности…»

Кржижановский повстречался с Лениным в Петербурге в 1893 г. «Уже одно то обстоятельство, — пишет Кржижановский, — что он был братом Александра Ильича Ульянова, одного из последних славных народовольцев, казненного в 1887 г., создало ему самые благоприятные предпосылки для дружеского приема в нашей (марксистской. — Л.Ф.) среде. Позже Кржижановский часто встречался с Лениным в сибирской ссылке, в Париже, а затем и после революции, в качестве высокопоставленного советского служащего (Кржижановский был одно время председателем Госплана). Он пишет о мощном организме Ленина и вспоминает, как, разговаривая с Лениным в ссылке, рассказал ему об определении здорового человека, «по которому здоровье выражается в яркой отчетливости эмоциональной деятельности». Ленин согласился с этим определением. «Вот именно так, — говорил он, — если здоровый человек хочет есть, — так уж хочет по-настоящему; хочет спать — так уж так, что не станет разбирать, придется ли ему спать на мягкой кровати или нет, и если возненавидит, — так уж тоже по-настоящему…»^{66}

В Париже «один известный французский скульптор» сказал Кржижановскому, что находит «громадное сходство в очертаниях лба Владимира Ильича со скульптурами, изображавшими великого мыслителя древности Сократа». То же сходство отмечал Максим Горький.

Горький, дававший деньги на ленинские издания, был арестован за революционную деятельность в январе 1905 г. Во второй половине того же года он вступил в РСДРП. 27 ноября 1905 г. ЦК партии совещался