Шуняков, — нам сообщили, что, когда рабочие узнали об отправке арестованных в ЧК на Гороховую улицу, они собрались и учинили над ними настоящий самосуд». Шуняков рассказал об этом Ленину. «Особенно понравился Ленину, — вспоминает Шуняков, — мой рассказ о проведенном нами в районе красном терроре и, в частности, о расправе рабочих с «сиятельным» Витте и фабрикантом Ворониным. На мое замечание о нашем недосмотре, результатом чего явился самосуд, Владимир Ильич бросил реплику: «Ну, беды в этом большой не было, ведь рабочие знали, кого и за что они судили! В ходе революции, — сказал он, — такие случаи хотя и нежелательны, но неизбежны».
Отношение Ленина к закрытой столовой для коммунистов было вполне разумным. Его реплика по поводу самосуда показывает практический подход к делу: что было, того не воротишь. Но именно привилегированное положение коммунистов и неограниченный красный террор со стороны рабочих стали той чертой, которая навсегда отделила советскую реальность от провозглашаемого коммунистами идеала. Увеличенное во много раз в применении к миллионам партийных и беспартийных служащих, это нарушение ленинского правила о «заработной плате рабочего» (в наши дни даже мысль о такой «уравниловке» вызвала бы ужас или насмешки в коммунистических странах) создало иерархию чванных, жадных до роскоши чиновников-карьеристов, которые в течение десятилетий жертвовали принципами ради власти и оправдывали самые бесчеловечные средства стремлением к поставленным целям, сформулированным ими самими и мало похожим на то, о чем думали Маркс, Энгельс и Ленин. Во внутренних и, особенно, международных делах советское государство продолжало политику старой России, приспособив ее к требованиям больной психики Сталина, насущной необходимости и представшим возможностям. «Государство и революция» Ленина лежит в музее. Эта книга занимает исключительное положение среди работ Ленина, потому что это не марксистская книга. По мнению Ленина, квинтэссенцией марксизма была классовая борьба, понятие о которой, действительно, лежит в основе учений Маркса и Ленина. Но в «Государстве и революции» не принимается во внимание ни внутренняя, ни международная борьба классов. Пользуясь совершенно утопическим, «нигдешним» («егдинским»){171} методом, который сам он так поносил прежде, Ленин описал и предписал безгосударственное общество, не совместимое с реальными условиями ни того времени, ни сегодняшнего дня, или ни предвидимого будущего в России или в других странах. Несмотря на всю ее марксистскую терминологию и цитаты, книга Ленина представляет собой интеллектуальное заблуждение, причуду «твердокаменного» человека, идеологический эквивалент парика и грима, которые он носил, скрываясь под чужим именем, когда писал ее.
Ленин признавал, что «не может быть и речи об определении момента
Не успел Ленин прийти к власти, как гражданская война и иностранная интервенция стали предлогом для усиления государственной власти. Деятельность Ленина с ноября 1917 г. и до его последней болезни показывает, что он стремился к наибольшему возможному сосредоточению власти в руках единственной партии, управляющей государством. Так Ленин на деле осуществил свою дореволюционную цель. Партийное единовластие было в полном соответствии с его принципами и властолюбивым характером. Традиция единовластия исходила и из прошлого России{172}. Ленин вернулся к ней, побуждаемый личными наклонностями и силой внешних обстоятельств. Корень зла, возможно, лежал в том, что меньшинство, а не большинство народа подавляло своих угнетателей. Поэтому верх и взяло государство: «особая сила для подавления».
Через двадцать месяцев после захвата власти, 11 июля 1919 г., Ленин выступил перед слушателями так называемого «Коммунистического университета им. Свердлова» в Москве с лекцией «О государстве»{173}. Теперь у Ленина был опыт государственного деятеля. Что он вынес из этого опыта? Вот как он описывает государство: «Оно всегда было известным аппаратом, который выделялся из общества и состоял из группы людей, занимавшихся только тем или главным образом тем, чтобы управлять. Люди делятся на управляемых и на специалистов по управлению, на тех, которые поднимаются над обществом и которых называют правителями, представителями государств. Этот аппарат, эта группа людей, которые управляют другими, всегда забирает в свои руки известный аппарат принуждения, физической силы…»
Еще позже Ленин описал полный круг и, диалектически отрицая отрицание, отбросил свою теорию отмирания государства. Это произошло, весьма кстати, на торжественном заседании Московского совета, посвященном годовщине Коминтерна, 6 марта 1920 г. Ленин сказал собравшимся коммунистам, что «по старому ставить вопрос о государстве нельзя; вместо старой, книжной постановки этого вопроса явилась на свет в силу революционного движения постановка новая, практическая… Теперь, таким образом, вопрос о государстве встал на новые рельсы… Возражать против необходимости центральной власти, диктатуры и единства воли… становится невозможным»{174}.
Революция посмеялась над «Государством и революцией», и написавший эту книгу революционер сдал ее в утиль — мужественный поступок. Жизнь уничтожила красивую теорию. Вместо смерти государства — смерть «Государства и революции».
Из истории Ленин знал, что народ и государство в России изолированы, враждебны друг другу и не согласны на сотрудничество. Поэтому государство казалось ему абсолютным, неизлечимым злом. Но, придя к власти, он вынужден был подчиниться истории. Несмотря на все его попытки выиграть поддержку народа, созданное им партийное государство, как и монархическое государство, стало по самой своей природе чуждой, не представляющей интересов народа силой, которая именно по этой причине должна основываться на принудительном повиновении.
7. ПРОБЛЕМА МИРА
Стремления человека формируют его судьбу. Они же служат его меркой. Накануне большевистской революции Ленин стремился к простой и великой цели: захвату русского государства. Приехав в Петроград в апреле 1917 г., Ленин с крыши броневика обратился к толпе, собравшейся перед Финляндским вокзалом, и окончил свою речь призывом: «Да здравствует социалистическая Революция!» {175}
Этой цели он посвятил свою колоссальную энергию. Он открыто говорил о своем стремлении. Третьего июня в Петрограде открылся Первый съезд советов р. и с. д. На другой день Ленину предоставили слово. Он был ограничен пятнадцатью минутами. Его речь содержала историческое признание: «Гражданин министр почт и телеграфов заявил, что в России нет политической партии, которая согласилась бы взять целиком власть на себя. Я отвечаю: есть…» Он говорил о партии большевиков. Все партии, сказал он, соперничают из-за власти, и «наша партия от этого не отказывается. Каждую минуту она готова взять власть целиком» {176}.
Это заявление было программным. В бурные месяцы перед 7 ноября 1917 г. и после него Ленин стремился не просто к власти, но к единовластию, не к коалиции с участием коммунистов, а к коммунистическому государству. А большевистская партия была крохотной.
Книгой «Десять дней, которые потрясли мир» репортер внес вклад в историю. Эта книга вышла в 1919 г. в Нью-Йорке. Ее автор, американский социалист, был очевидцем эпохи Временного правительства, когда Россия была беременна большевизмом. Как симпатизирующий, он присутствовал при рождении большевистской революции. У него были глаза, которые видели, и перо, живо описавшее все, что он видел, и все, что он слышал из уст солдат, женщин, рабочих и находившихся в центре внимания вождей. Ленин дважды прочел книгу Джона Рида и написал предисловие к ней.
16 и 17 июля (н. с.) 1917 г. петроградские рабочие подняли мятеж против правительства Керенского. Рид пишет: «Большевики, в то время — маленькая политическая секта, поставили себя во главе движения. В результате катастрофической неудачи восстания, общественное мнение обратилось против них». Троцкий, Луначарский, Коллонтай и другие были арестованы. Ленин скрылся, в парике и гриме, с
