В поисках христианской свободы

Хотя я свободен и никому не раб, я сделался рабом всех, чтобы приобрести всех, кого смогу.

Подчинение, навязываемое людьми, которые твердят о своем превосходящем положении, и которые настаивают на безоговорочном принятии их власти, отличается от подчинения и служения, которые совершаются добровольно и непринужденно, к которым человека подталкивает собственное сердце. Эти подчинение и служение не являются покорностью перед требованиями других людей, оно исходит из понимания потребностей и нужд окружающих и того добра, которое будет достигнуто в результате. Павел признавал только одного Богом назначенного Главу и Господина, — Христа, и никто другой (человек ли, или группа людей) не владычествовали над ним. Он сказал о некоторых из тех, кто пытался присвоить себе такую власть:

В нашу среду проникли ложные братья, желавшие выследить ту свободу, которую мы получили в Христе Иисусе, чтобы опять поработить нас [попытаться связать нас правилами и предписаниями — перевод Филлипса]. Но мы ни в чем не поддались им ни на час [мы ни на минуту не поддались их давлению — перевод В. Н. Кузнецовой], чтобы у вас сохранилась истина Евангелия[3].

Апостол не считал потерю христианской свободы в религиозном собрании делом незначительным. Когда он писал слова, приведенные в начале этой главы, то обращался к людям, позволившим увлечь себя ложным евангелием или ложной благой вестью. Некоторые лица в его время прилагали усилия, чтобы снова сделать Завет Закона обязательным для христиан, что значительно ограничило бы их свободу во Христе. В чем же заключалась серьезная опасность? Закон, настойчиво навязываемый христианам, был, как–никак, законом, который через Моисея преподал сам Иегова. Почему же тогда Павел говорит, что повторное его принятие снова приведет к «заключению в ярмо рабства»?

Отчасти угроза состоит в том, что подчинение закону неминуемо бы привело к возвышению тех, кто выступал бы в роли толкователей закона. Их объяснения становились бы правилам, а правовые органы и религиозные суды, руководствуясь такими правилами, стали бы налагать санкции за нарушения этих законов. Со временем над христианскими верующими, у которых есть только один наивысший Священник и Посредник, Сын Божий, вновь появился бы класс человеческих священников [4]. Почему же тогда некоторые члены христианского собрании первого века стремились снова ввести соблюдение закона? Очевидно, причина состояла в том, что (сознательно или подсознательно) они хотели иметь контроль над другими, право управлять ими. Они стремились к власти над сохристианами, а одним из способов добиться такой власти было поставить себя между христианами и их законным главой, Христом.

Такая ситуация стала исполнением пророчества апостола, записанного в Деяниях 20:29, 30:

Я знаю, что после моего ухода войдут к вам лютые волки, которые не будут щадить стада, и среди вас самих появятся люди, которые будут говорить превратное, чтобы увлечь учеников за собой[5].

Их аргументы были благовидны, на первый взгляд разумны. Павел указывает, что многие из слушавших этих «учителей» были убеждены их доводами, принимая их за евангельскую истину. Поборники соблюдения закона могли заявлять, что Бог требует праведности и святости (и это действительно так), и что без установления закона люди не будут держаться праведности (что, пожалуй, верно в отношении большинства людей, но не должно быть верно в отношении христиан). Сначала они обязывали обрезываться, — ведь обряд обрезания был установлен самим Богом почти две тысячи лет до того, во времена Авраама. Установив это правило, они брали и другие положения из закона и утверждали, что выполнять их было необходимо для сохранения праведности перед Богом, для поддержания чистоты собрания[6].

Следовательно, главная опасность заключается в том, что упор на соблюдении правил изменяет взаимоотношения христианина с Богом через Христа, неправильно представляет основу христианской надежды, смещает цель христианского служения. Павел видел в этом серьезный отказ от благой вести, проповедовать которую он был призван Богом и Христом[7]. Описывая всю тяжесть положения, он пишет:

Если вы рассчитываете на оправдание Законом, значит, отныне у вас нет ничего общего с Христом и вы лишились Божьего дара, данного Им по Своей доброте. Ведь надежду на то, что мы будем оправданы Богом, внушил нам дух через веру. Потому что если мы едины с Христом Иисусом, неважно, обрезан человек или нет. Важна только вера, которая проявляется в любви[8].

В этих нескольких словах, — «вера, которая проявляется в любви», — вдохновленный писатель показывает саму сущность христианской жизни. Не беспокойство о соблюдении правил и не связанное с ним стремление добиться одобрения от окружающих и, конечно же, не страх быть забросанным камнями перед судебным комитетом за нарушение какой–нибудь установки или какого–нибудь предписания (сила сугубо негативная), но вера и любовь должны вести каждого христианина и христианку. Вера и любовь — это те позитивные силы, которые не только лучше всего помогают избегать неправильных действий, но и самым эффективным образом подталкивают к добрым делам, которые и являются плодом истинных учеников Божьего Сына.

Пожалуй, пример из домашней жизни поможет нагляднее проиллюстрировать разницу между пребыванием под законом и жизнью под благодатью или незаслуженной милостью. К чему приводит одно, и к чему другое?

Рассмотрим семью, в которой муж одновременно и отец, и главный кормилец. Решив проявить свое главенство, он мог бы сделать следующее. Он мог бы составить перечень требований, оговорить конкретные правила, которым должна была бы следовать его жена, установить закон по уходу за домом, определить, как, когда и каким образом она должна была бы заботиться о домашних и семейных нуждах — уборке, покупке продуктов, приготовлении пищи, уходе за одеждой, воспитании детей. Действуя таким образом он мог бы добиться, чтобы дом его очень аккуратно выглядел, чтобы все в нем шло по расписанию. Но, вероятно, его жена была бы несчастлива. Он мог бы быть весьма доволен тем, что все выполняется согласно его своду правил, что все подчиняются его авторитету. Но он никогда бы не узнал, любят ли его домочадцы.

С другой стороны, муж, верящий в силу любви и доброты, мышление которого не управляется ложным чувством превосходства, который уважает свою жену, доверяет ей, ценит ее рассудительность, способность заботиться обо всем из собственных побуждений, муж, который верит, что его жена нисколько не меньше него самого заинтересована в благоустройстве хозяйства, муж, поступки которого отражают его внутренние убеждения, — такой муж тоже может иметь не менее ухоженный дом. Но в таком доме была бы более спокойная и радостная атмосфера, чем в описанном ранее. Этого можно добиться благодаря хорошему общению, совместным обсуждениям, стремлению вместе рассуждать и принимать решения, а не просто путем проявления деспотичной власти. Когда он увидит чистый и прибранный дом, хорошо приготовленную пищу, ухоженную одежду, почувствует, что детям прививается уважение к нему, тогда он поймет, что все это явилось результатом вовсе не его требовательности, а чего–то иного. Он будет искренне доволен