рубашку на спине, и я шёпотом спрашиваю:
- Когда?..
Наши лбы соприкасаются, когда Снейп притягивает меня ближе и произносит короткое обещание:
- Завтра.
С того самого дня, когда мы остались наедине в доме на площади Гриммо, ничего не изменилось, словно всё случилось только вчера.
- Если бы я был уверен… - шепчу, на долю секунды уплыв по волнам воспоминаний в прошлую осень, и Снейп отклоняется назад.
- В чём?
Он отпускает меня, и я сжимаю в ладони коробочку с подарком, формулируя следующую фразу. Из квартиры доносятся громкие голоса друзей, перекрываемые очередной музыкальной композицией, пока я тру лоб (шрам никуда не делся, так же как и привычка трогать его в периоды волнения), выдавливая из себя:
- В том, что всё могло быть реально…с самого начала.
Я замолкаю, уповая на проницательность Снейпа, и он, к счастью, понимает, о чём идёт речь. Усмехнувшись одному ему известным мыслям, профессор спускается на нижнюю площадку, не видя расстройства на моём лице, но вот он оборачивается и ровно произносит, а мне кажется, будто Америку открыли во второй раз:
- Я и не надеялся, что ты позволишь мне забыть о том эпизоде в Хогсмиде, - он поднимает глаза к перекрытию верхнего этажа, а в моей памяти незамедлительно всплывает воспоминание о нелёгком разговоре возле замёрзшего фонтанчика. - Только ты понял его по-своему. Я оттолкнул тебя по той причине, что не хотел причинять боль возможной потерей ещё одного человека, зная, что мне, возможно, угрожает скорая смерть.
Пока я медленно докапываюсь до истинного смысла, Снейп прощается и уходит. Лишь когда дверь подъезда шумно захлопывается на первом этаже, меня, наконец, осеняет.
Дело не в том, что ему было всё равно. Как раз наоборот! Рационально оценив положение Пожирателей, застрявших в поисках способа возрождения Реддла, он решает одним махом обрубить тонкие нити отношений, связывавшие нас, полагая, что я, обиженный и отвергнутый, в случае чего легче перенесу его пропажу.
Что лучше так, чем страдать по тому, кто мог стать кем-то большим, чем друг семьи.
Неважно, что я не понимаю столь странную логику, важно лишь одно: Снейпу не было всё равно. С самой смерти родителей я уже что-то значил для него, до пропажи и после, вплоть до сегодняшнего дня.
Он просто не хотел причинять мне боль.
Я же смог поверить в такую возможность после Рождества, но открывшееся знание буквально переворачивает всю историю с ног на голову.
Святой Мерлин, действительно, если бы я был уверен с самого начала…
Гермиона, поджидавшая меня в прихожей, заботливо надевает подаренный кулон и улыбается так, словно знает гораздо больше остальных. На вопрос, в чём дело, она лишь загадочно ведёт бровями и подталкивает меня к входу в гостиную, но я сворачиваю в кухню, пообещав, что буду через минуту.
Открыв окно, я вдыхаю полной грудью вечерний воздух, наслаждаясь ласковым прикосновением ветра к щекам, гулом машин и согревающим чувством счастья где-то глубоко в груди.
Заканчивая самую важную мысль о себе самом, с уверенностью могу сказать, что чувствую себя цельным человеком. Дело не только в присутствии части чужой души или, наоборот, отсутствии куска чего- то важного и нужного, безвозвратно утерянного вместе со смертью родителей. Время с августа прошлого года по февраль нынешнего стало сложным испытанием не только для меня одного: оно изменило жизни многих людей, отобрало одних, но подарило других.
Я часто вспоминаю слова Горация, которые он сказал своему бывшему ученику: «Всё в мироздании уравновешено, и на всякое зло обязательно находится лучик добра». Я полностью с ним согласен, ведь что бы ни происходило в нашей жизни, какое несчастье не обрушивалось на дом, всегда найдётся маленький огонёк, который станет путеводным маяком. Возможно, не сразу удастся его разглядеть, а может случиться так, что, несясь как смерч навстречу мнимому, легкодоступному спасению, попросту пропустишь этот огонёк. Главное - искать, но не отчаиваться, не бояться принимать смелые решения, но учиться на ошибках, верить друзьям и близким, но не забывать про врагов, которые, кстати говоря, в действительности могут оказаться лучшими союзниками. Ведь злыми и плохими не рождаются, или становятся.
Не сразу замечаю, как на краю подоконника материализуется маленький конверт, вид которого моментально возвращает меня в те моменты прошлого, когда я получал письма от информатора. Пальцы подрагивают, когда я надламываю печать и разглаживаю загнутые углы пергамента, узнавая тонкий аккуратный почерк:
Шокированный выдох срывается с губ, когда я, едва дочитав, смотрю на то, как письмо привычно самоуничтожается в моих руках.
Реддл выжил. Чёрт возьми, Реддл выжил!
Гнев и обида с головой накрывают меня, заводя сердце, но я удивительно быстро беру себя в руки и смотрю на ситуацию с другой стороны.
Он больше не тот Том Реддл, которого мы все знали. С новыми воспоминаниями, новой жизнью. Лишь одно осталось неизменно - Регулус Блэк, не нашедший в себе силы уничтожить друга: ни много лет назад, ни сейчас. Это ли не проявление преданности, не знающей границ, и - я не побоюсь этого слова - любви, которая вдохновляет человека на великие поступки, на прощение того, кто этого, казалось бы, не заслуживает?
Даже если бы Реддл умер, это не вернуло бы мне родителей. Уже сейчас я уверен, что чувство несправедливости ещё не раз вернётся ко мне, однако Барти прав: это лучшее, что могло случиться со всеми нами.
Том жив, так же, как я, и, возможно, у нас двоих есть шанс начать новую жизнь без страха, боли и насильственной смерти. Ведь, как он сам сказал однажды, Пророчество не обязательно должно сбываться, а это значит, что мы можем существовать одновременно.