присутствуют и развиваются, отсутствие же критерия 1 — свобода выборов и многопартийность системы — не является в этом случае камнем преткновения. Если общество разрешает личную свободу, воспитывает экономическую справедливость, поощряет выражение индивидуальной активности в экономической и социальной жизни, я думаю, такое общество можно назвать демократией с гораздо большим основанием, чем страны, в которых экономически доминирует меньшинство, но которые показывают фасад демократии. Если мы на самом деле имеем дело с индивидом, мы должны прекратить думать стереотипно: необходимо объективно оценивать каждую страну, включая и нашу, с точки зрения многомерности, концепции демократии.
Для полноценной демократии, насколько она возможна, необходимо несколько условий. Прежде всего, некоррумпированное правительство. Коррумпированное правительство морально разрушает гражданское общество сверху донизу, парализует инициативу и надежду и делает планирование и использование внешнеэкономической помощи более или менее невозможным.
Ко всему прочему, необходимо планирование, в первую очередь для наиболее оптимального использования экономических ресурсов. При этом необходимо иметь в виду, что планирование и честное правительство вызовут, наверное, мощный психологический подъем в стране, поскольку раскрытие человеческой энергии обусловлено надеждой. Надежда или ее отсутствие не являются преимущественно индивидуальным фактором; как правило, они формируются социальной ситуацией в стране. Если у людей есть основания верить, что они движутся в направлении лучшего будущего, они могут сдвинуть горы; если нет надежды, они будут бездеятельными и будут впустую растрачивать энергию.
Кроме наличия честного правительства, занимающегося планированием экономики, необходимы два других условия: техническое мастерство (технологии) и капитал. В этом заложена одна из великих возможностей для Запада (и для СССР), если они решили поддерживать демократическо-социалистический режим: они могут предоставить техническую помощь, длительный дешевый кредит и гранты для того, чтобы такие страны, как Индия, Индонезия и др. могли развивать индустрию при гораздо более благоприятных условиях, чем, например, существовали в Китае. Эта страна имела очень небольшую экономическую помощь по сравнению, например, с огромными вложениями капитала, который помог индустриализации царской России[246].
Я обсудил страны, такие как Индия, которые уже находятся на стадии подъема. Существует много других стран, как, например, Ирак, которые все еще далеко позади, на стадии экономических споров, и вновь образованные страны в Африке, которые все еще находятся на примитивной стадии развития. Методы экономического развития должны быть также различны, как и сами эти страны, но тем не менее планирование и государственная собственность в важнейших секторах экономики, честные правительства, иностранная помощь в достижении технического мастерства и капитала будут необходимы и для этих стран.
Одно из основных возражений против предложения поддержки демократических социалистических систем в развивающихся странах будет, вероятно, состоять в том, что такие системы будут склоняться к объединению в политический блок с Россией и Китаем, выступая против Запада. Эта точка зрения звучит правдоподобно только в том случае, если смешать русский и китайский коммунизм друг с другом и оба — с демократическим социализмом на том основании, что они все употребляют слова «марксизм» и «социализм». Но это грубейшая ошибка. Демократические социалисты во всем мире не только показали свою фундаментальную оппозицию русскому и китайскому коммунизму, не только большая часть из них отказалась от альянса с коммунистами-марксистами; но демократический социализм есть фактически большая проблема для российского и китайского коммунизма, чем какая-либо феодальная или капиталистическая система в развивающихся странах. Такие системы, очевидно, не долговечны, а жизнеспособная демократическая социалистическая система будет демонстрировать, что русско-китайские заявления о том, что только их системы являются альтернативой капитализму, являются неверными. Они будут действовать как дамба для политической экспансии русско-китайского блока, но они могут также служить мостом между этим блоком и американо-европейским блоком в столь многогранном мире.
Предположения, которые я здесь сделал, особенно согласуются с заявлением профессора Ростоу: «Можно достаточно уверенно утверждать, что центральной международной проблемой в будущем будет такая организация мирового сообщества, в которой США, Западная Европа, Япония и Россия объединятся с мощными индустриальными странами в Азии, Латинской Америке, на Среднем Востоке и в Африке (примерно в таком порядке); и что в пределах примерно 75 лет большая часть развивающихся регионов достигнет экономической зрелости»[247]. Различие между нами может состоять, на мой взгляд, в том, что для многих развивающихся стран демократическо-социалистическая система будет необходима в том случае, если будет создана индустриальная мировая община.
Принятие такой политики требует, чтобы мы в США не просто преодолели глубоко укоренившиеся, все еще ошибочные клише и иррациональные аллергии по отношению к определенным словам, таким как «социализм», «государственная собственность в. промышленности» и т. п. Помимо этого необходимы важные изменения в отношениях с нашими европейскими союзниками и в нашей собственной политике в Латинской Америке.
Что касается нашей политики в отношении европейских партнеров, мы уже положили хорошее начало оппозицией Рузвельта желанию Черчилля выбрать такую мировую стратегию, которая помогала бы реализовывать интересы Британской империи. В после-Даллессовский период правления президент Эйзенхауэр начал признавать африканский нейтралитет как имеющий право на существование, а администрация Кеннеди пошла еще дальше в этом направлении. Мы приняли нейтралитет Лаоса, согласились с резолюцией ООН, которая требовала ухода Бельгии из Конго, присоединились к позиции ООН, которая оспаривает португальское диктаторское правление в Африке.
И еще, действительная опасность заключается в том, что мы не пойдем до конца по этому пути, а будем позволять своим западным партнерам подталкивать нас к компромиссам с последними остатками их колониальной политики в обмен на их объединение в западный альянс. Во-первых, мы поддержали британское давление в Египте и отказались от этой поддержки только тогда, когда англо-французская военная провокация на Суэцком канале привела нас на грань войны. Мы не проявили четкой позиции в поддержке независимости Алжира, и очевидно, что мы не настояли с достаточной силой на отказе Бельгии от своих владений в Конго. Мы сможем остановить дальнейшие успехи России и особенно Китая в Азии и Африке, только если мы будем проводить ясную и недвусмысленную политику антиколониализма.
Совершенно другая ситуация в Латинской Америке. Здесь США вовлечены более непосредственно. США сделали огромные вклады во многие латиноамериканские страны, такие как Венесуэла, Аргентина, Гватемала, Куба. Две последние страны являются характерными примерами политики США. В Гватемале правительство Арбенса, которое не является «коммунистическим правительством», хотя коммунисты и имели в нем сильное влияние, было мало заинтересовано во внешней политике. Оно было гораздо больше заинтересовано во внутренней политике. Оно инициировало лейбористские законы, которые нанесли вред основной экономической силе в Гватемале — Объединенной фруктовой компании.
Компания начала обвинять правительство Арбенса в приверженности коммунистам и, таким образом, в угрозе безопасности Соединенных Штатов. «Полковник Колонел Карлос Кастильо Армас, изгнанный в Гондурас, организовал экспедицию (с чьей помощью — все еще остается тайной»[248]) и вторгся в Гватемалу. Когда гватемальская армия потерпела поражение от Кастильо Армаса, Арбенс покорился, и несколькими днями позже Кастильо Армас стал фактически президентом республики. Он организовал «выборы» спустя год, на которых голосовали руками, и победил, получив большинство голосов — 99%.
«Режим Кастильо Армаса, несмотря на благие пожелания президента, был грубой диктатурой. Сотни, а может быть, тысячи крестьян и рабочих были убиты на волне мести работодателями и помещиками, которые испытывали притеснения в течение периода Аревала-Арбенса. Программа аграрной реформы, начатая при Арбенсе, была отменена, и фактически всякая оппозиция была запрещена»[249].
Этот гватемальский пример открыл рискованный путь политики США. Используя доводы и рационалистические объяснения в борьбе с коммунистической угрозой, мы помогли разрушить легитимное правительство, что по большей части было обусловлено мерами, ослабляющими экономическое положение и власть великой американской корпорации — Объединенной фруктовой компании. Стоит ли удивляться,
