– Горрик, – выпалила Сэнди. – Могу представить, что бы ему хотелось напечатать.
Рэй наклонился вперед. Ему действительно пришлось временами осаживать Горрика, но его честолюбие оборачивалось на пользу газете, его материалы отличались живостью и остротой наблюдений, и с тех пор, как газета начала освещать процесс, спрос на нее в киосках значительно вырос.
– Как я сказал, если бы ты почувствовала себя здесь неловко, я бы отнесся к этому с пониманием.
– Ты предлагаешь мне снова взять отпуск?
– Только если ты захочешь.
– Я не хочу. Вот так, – в первый раз за все время, что он знал ее, в ее голосе проскользнуло что-то похожее на страх. – Вот так, Рэй, – повторила она.
– Ну тогда ладно.
Она глубоко вздохнула и откинулась в кресле.
– Что это? Ты с недавних пор занялся чтением учебников о мужской чувствительности?
Он рассмеялся.
– Сделай мне одно одолжение, – сказал он, внезапно снова становясь серьезным.
– Если только мне при этом не придется пожимать руки незнакомым людям и делиться с ними своими истинными чувствами.
– Ты доводишь отдел проверки до белого каления. Ты же всегда так аккуратно обращалась с цитатами и датами.
– Я и сейчас так же аккуратна.
– Нет, – сказал он, – не так. Будь повнимательнее.
Она кивнула. Она все еще заливалась краской при малейшем критическом замечании в отношении ее работы, высказывалось ли оно лично или писалось синим карандашом.
– Это все?
– Да.
Она встала и направилась к двери.
– Когда ты будешь руководить газетой, можешь пересмотреть ее направление, как ты изволила любезно выразиться, – сказал ей вслед Рэй.
Она с любопытством посмотрела на него, но он уже вернулся к макету на столе.
В половине пятого Джулия зашла забрать Эйли с факультатива по рисованию, которые бывали два раза в неделю. Они учились делать коллажи, и Эйли несла большой лист картона, украшенный разнообразными кусочками плотной цветной бумаги.
– Что это такое? – спросила Джулия.
Эйли быстро переложила коллаж в другую руку, подальше от Джулии.
– Ничего.
– Я хочу посмотреть.
Эйли неохотно отдала ей лист, и Джулия остановилась, держа его прямо перед собой. Голубой овал, видимо, обозначал озеро. Возле него сидели четыре фигурки – семья. Волосы матери были сделаны из коричневых вьющихся ленточек, свисавших с картона на руки Джулии.
– Это пикник, на который мы ездили. Мама, папа и мы. Помнишь? Летом, на озере? – сказала Эйли.
– Не помню, – ответила Джулия. Она сунула Эйли работу, и они опять направились к дому. Пройдя всего квартал, они услышали за собой чей-то голос.
– Джулия! – воскликнул Питер Горрик, нагнав их. – Привет. Как поживаешь?
– Прекрасно, – она не остановилась, продолжала идти, глядя прямо перед собой, едва заметно склонив пылающее лицо.
Он пристроился к ним и зашагал с ними в ногу.
– Ты не собираешься познакомить меня со своей сестрой?
– Это Эйли, – буркнула Джулия.
Питер улыбнулся и протянул руку.
– Питер Горрик. Я друг твоей сестры. Она мне много про тебя рассказывала.
Эйли с опаской взглянула на него, подала ему руку, теплую и маленькую по сравнению с его рукой, и быстро ее отдернула.
– Разрешите угостить вас газировкой, барышни?
Эйли посмотрела на Джулию, а та быстро ответила:
– Нет. Нам надо домой. Пошли, Эйли. Мы и так уже опаздываем.
– Ну тогда завтра?
– Не знаю. У нас много дел.
Горрик смотрел, как Джулия обняла Эйли и поспешно повела ее прочь, невнятно попрощавшись. Придется ему сделать еще попытку, подобраться сбоку, по диагонали, окольным путем.
– Кто это был? – спросила Эйли, когда они завернули за угол перед домом Сэнди.
– Никто. Разве ты не помнишь, что говорила мама? Нельзя говорить с незнакомыми людьми.
– Но ты с ним говорила.
– Не обращай внимания, Эйли. Ты должна больше слушаться меня.
