— Она вся пыльная!
Прекрати, Элинор! Но она не могла остановиться. Ее несло.
— Когда ты последний раз стирал пыль с книг? Я что, еще и этим должна сама заниматься?
Дариус так и стоял к ней спиной. Он принимал оскорбления молча и неподвижно, как незаслуженные побои.
— В чем дело? Ты что, уже не только заикаешься, а совсем говорить разучился? Я иногда удивляюсь, зачем тебе вообще язык. Лучше бы Мортола прихватила тебя, а не Резу — она и немая была разговорчивее, чем ты.
Дариус поставил на полку последнюю книгу поправил соседнюю и решительным шагом, держась очень прямо, направился к двери.
— Дариус! Вернись!
Он даже не оглянулся.
Ах, черт! Элинор побежала за ним, зажав в руке Диккенса, который, надо признать, был не таким уж пыльным. Честно говоря, он был совершенно чистым. 'А как же иначе, Элинор! — подумала она. — Ты разве не знаешь, с каким усердием Дариус по вторникам и пятницам очищает книги от малейшей пылинки?' Их уборщица регулярно потешалась над тоненькой кисточкой, которой он это делает.
— Дариус, ради всего святого, ну что ты тут изображаешь!
Ответа не было.
Цербер обогнал ее на лестнице и теперь с высунутым языком дожидался на верхней ступеньке.
— Дариус!
Да где же он, к слюням собачьим!
Его комната располагалась рядом с бывшим кабинетом Мортимера. Дверь была открыта, а на кровати лежал большой чемодан, который она купила ему для первой их совместной поездки. С Дариусом очень хорошо было ездить за книгами (не говоря уж о том, что он удержал ее от множества глупых покупок).
— Что?.. — Ее язык вдруг словно одеревенел. — Что ты делаешь, тысяча чертей?
Что он делает? Как будто не видно. Он укладывает в чемодан свой небогатый гардероб.
— Дариус!
Он положил на кровать портрет Мегги, подаренный Резой, записную книжку, переплетенную Мортимером, и закладку, которую смастерила ему Мегги из перепелиных перьев.
— Халат… — сказал он с запинкой, укладывая в чемодан фотографию родителей, которая всегда стояла возле его кровати. — Ты не возражаешь, если я его тоже возьму?
— Не задавай дурацких вопросов! С чего мне возражать? Это же подарок, черт подери! Но куда ты все это возьмешь?
Цербер зашел в комнату и побежал к ночному столику, где у Дариуса всегда лежало в ящике печенье.
— Не знаю еще…
Он сложил халат так же аккуратно, как остальные вещи (халат был ему страшно велик, но откуда ей, спрашивается, разбираться в размерах мужской одежды?), положил сверху рисунок, записную книжку и закладку и захлопнул крышку. Разумеется, застежки не желали закрываться. Руки у Дариуса были на редкость неловкие.
— А ну вынимай все это обратно! Сейчас же! Перестань дурить!
Но Дариус только покачал головой.
— О Господи, ну не можешь же ты оставить меня одну!
Элинор сама испугалась отчаяния, прозвучавшего в ее голосе.
— Ты и со мной одна, Элинор, — глухо ответил Дариус. — Ты так страдаешь! Я не могу больше этого выносить!
Глупый пес перестал обнюхивать ночной столик и устремил печальный взгляд на Элинор. 'Он прав', — говорили влажные собачьи глаза.
А то она без него не знает! Она сама себе стала невыносима. Неужели она и раньше была такой, до того как у нее поселились Мегги, Мортимер и Реза? Может быть. Но тогда она общалась только с книгами, а они не жаловались. Хотя, если честно, с книгами она никогда не бывала так груба, как с Дариусом.
— Ну что ж, уезжай на здоровье! — Голос у нее предательски задрожал. — Бросай меня в полном одиночестве. Ты прав. Что тебе смотреть, как я с каждым днем становлюсь невыносимее, без толку ожидая чуда которое вернет мне их? Может быть, чем помирать так долго и мучительно, лучше застрелиться или утопиться в озере. Писатели часто так делают — и в книжках эт тоже очень неплохо смотрится.
Как он посмотрел на нее своими дальнозоркими глазами (нет, давно надо было купить ему другие очки — эти выглядят просто ужасно)! Потом открыл чемодан и уставился на свой жалкий скарб. Вынул закладку — подарок Мегги — и погладил перышки. Мегги наклеила перья перепела на полоску светло- желтого картона. Получилось очень красиво.
Дариус откашлялся. Трижды.
— Ладно, — с трудом выговорил он наконец. — Ты победила, Элинор. Я попробую. Принеси мне листок. А то ты и правда в один прекрасный день застрелишься.
Что? Что он говорит? Сердце у Элинор забилось с бешеной скоростью, как будто хотело опередить ее на пути в Чернильный мир — к феям, стеклянным человечкам и тем, кого она любила куда больше, чем все книги, вместе взятые.
— То есть ты?..
Дариус устало кивнул, словно воин, утомленный бесконечными боями.
— Да, — сказал он. — Да, Элинор.
— Сейчас принесу!
Элинор вихрем выбежала из комнаты. Все, что свинцом лежало на сердце, превращая ее в медлительную старуху, исчезло! Исчезло мгновенно, бесследно.
Дариус окликнул ее:
— Погоди, Элинор! Надо, наверное, прихватить записные книжки Мегги и разные нужные вещи, например… зажигалку, что ли.
— И нож! — добавила Элинор.
Ведь там, куда они собирались, был Баста, а она поклялась, что, когда они встретятся в следующий раз, у нее тоже будет нож.
Элинор чуть не слетела с лестницы, так она торопилась обратно в библиотеку. Цербер бежал за ней, тяжело дыша от возбуждения. Неужели он понимал своим собачьим сердцем, что они собираются в тот мир, в котором исчез его прежний хозяин?
Он попытается! Он попытается! Элинор больше ни о чем не могла думать. Она не вспоминала утраченный голос Резы, негнущуюся ногу Коккереля и изуродованное лицо Плосконоса. 'Все будет хорошо! — думала она, дрожащими руками вынимая из витрины листок Орфея. — Каприкорна тут нет, бояться Дариусу некого. Он прочтет замечательно! О Господи, Элинор, ты их увидишь!'
Клюнул
Если бы Джим умел читать, он бы, наверно
сразу заметил одну странную вещь…
Но читать он не умел.
Гнома, размером вдвое больше стеклянного человечка и ни в коем случае не мохнатого, как Туллио, нет — с алебастрово-белой кожей, большой головой и кривыми ногами. Ну что ж, Зяблик, по крайней мере,
