среди ливийцев и нумидийцев, с тем чтобы они всегда были под рукой в случае неожиданного поворота событий. Об отправке воинов на помощь Ганнибалу и Гадзрубалу пока даже речи не было.
После недолгого разговора в доме Гимилькона, расположенного между площадью Собраний и Бирсой, Антигон немного прошелся, чтобы хоть чуть-чуть привести в порядок мысли и подумать, насколько оправданны его опасения. В банке он появился лишь около полудня. Бостар, участвовавший в решающем заседании Совета, поспешил закончить разговор с персидским купцом в лазоревой тунике и красных шароварах и тут же поднялся вслед за Антигоном на второй этаж.
— Тебе, наверное, Гимилькон уже все рассказал?
— Да нет, не все. Как прошло голосование?
— Очень быстро. Все с самого начала было ясно. Двести пятьдесят четыре голоса у них и лишь сорок голосов у нас. Двое больны, двое у Ганнибала, двое в Иберии…
Антигон долго молчал, а когда заговорил, голос его звучал сдавленно и сипло:
— Великий дар стратега позволит нам продержаться еще года два. Ну, может, три-четыре. Но уже сейчас мы обязаны подумать о будущем.
— Оно туманно. — Бостар потер глаза и с силой провел по лицу руками, словно заставляя себя окончательно проснуться. — Помнишь, у нас уже как-то был такой разговор? Лет тридцать назад?
— Да, конечно, — подтверждающе кивнул Антигон. — Когда я вернулся с далеких берегов Внешнего моря…
— Верно. После великих побед на море. Все римские флотилии были уничтожены… — Бостар отошел от окна, медленно приблизился к Антигону и, неожиданно всхлипнув, ткнулся лбом в его плечо. — Если бы ты слышал, как я сегодня говорил! Как я пытался им объяснить, что они потеряют все, и Ливию в том числе, если немедленно не отправят в Италию войска…
Он осекся, повернулся и шаркающей походкой вернулся к сиденью у окна.
— Сегодня — день гибели Карт-Хадашта. — Антигон шумно сглотнул и, морщась, потер горло. — А поскольку члены Совета, забыв о будущем как своего города, так и всей Ойкумены, думают только о деньгах, мы с тобой займемся тем же самым. Ведь спасти можно будет только наши деньги.
— Что ты предлагаешь? — настороженно спросил Бостар.
— Пока я просто размышляю, — почти виновато произнес Антигон. — Давай исходить из того, что сначала Рим должен будет упрочить свою власть в Иберии, ибо иберы, подобно сикелиотам, очень скоро убедятся, что при пунах им жилось совсем неплохо. Их восстания будут, несомненно, подавлены, но для этого потребуется время… — Он посмотрел на Бостара ничего не выражающим взглядом и тихо сказал: — Тебе не кажется, что мы уже говорим о Ганнибале и Гадзрубале как о мертвых?
— А также о сотне тысяч других мертвецов, — резко ответил Бостар, — Продолжай.
— Значит, до падения Карт-Хадашта остается лет пять. Еще десять?двадцать лет потребуется Риму для полного покорения эллинских городов. Через тридцать?тридцать пять лет настанет черед Египта.
— Ну, до этого мы не доживем. Нам ведь обоим уже довольно много лет. Выходит, нам нужно постепенно перенести свою деятельность на Восток? На Кипр, в Египет, в царство Селевкидов?
— А больше некуда. Как ты себя чувствуешь, мой друг? Ты очень плохо выглядишь.
— Как я себя чувствую? — криво усмехнулся Бостар. — Как амфора, которую вместо вина наполнили крысиным дерьмом.
В начале лета Антигон отплыл на борту «Порывов Западного Ветра» в направлении Италии. Поблизости от побережья капитан Бомилькар велел закрасить старое название, сверху крупными буквами написать: «Милость Афины» и поставить новые белоснежные паруса без изображения глаза Мелькарта. Изгиб кормы у судна был таким же, как на греческих кораблях, команда была заранее набрана из сикелиотов и италийцев, а потому Антигон со спокойной душой отдал приказ войти в гавань Тараса.
Когда судно, совершив изящный поворот и обогнув заполнившие бухту громоздкие корабли, встало возле мола, на борт сразу поднялся таможенный досмотрщик в сопровождении двоих рослых воинов. Все они оказались римлянами, и Антигон с горечью подумал, что в древнем эллинском городе, шестьдесят лет назад просившем Пирра оказать ему помощь в борьбе с Римом и потом, в сущности, предавшем великого полководца, ныне окончательно утвердилось римское владычество.
— Кто хозяин? Откуда вы прибыли? — сурово спросил досмотрщик, держа в руках папирусный свиток и заостренную палочку.
Ответы грека его, видимо, не удовлетворили. Он велел команде остаться на корабле, а Антигона и Бомилькара увел с собой.
Они поднялись по выщербленным до блеска ступеням набережной и подошли к каменному строению с закопченными стенами и двумя рядами маленьких окон. Досмотрщик властно поднял руку и показал Антигону на вход. Один из легионеров чуть кольнул грека копьем, тот стиснул зубы, не желая дать волю нараставшему гневу, и вошел внутрь. Бомилькар с тяжелым вздохом опустился на груду свернутых в кольца смоленых канатов.
Смотритель гавани был греком. Допрашивая Антигона, он важно надувал щеки и вообще всячески старался подчеркнуть свою значимость, но сидевший рядом римлянин, представлявший истинную власть в городе, лишь презрительно усмехался, глядя на эти ужимки. Под конец он сам включился в разговор и жестко сказал:
— Сейчас легионеры осмотрят корабль. И если выяснится, что ты лазутчик пунов, всех вас ждет смерть.
До конца осмотра Антигон сидел с трепыхающимся в груди сердцем, хотя твердо знал, что предназначенные Ганнибалу пять талантов золота надежно спрятаны среди ворохов целебных трав, тюков и пифосов. Из всей команды о них знал только Бомилькар.
Как грек и ожидал, осмотр закончился благополучно и ему разрешили удалиться. Несколько дней он провел на судне, наблюдая за разгрузкой товара, а когда «Порывы Западного Ветра», шевеля парусами, словно птица крыльями, и рассекая темно-синюю воду, направился к выходу из гавани, сошел на берег. В первой же таверне хозяин объяснил ему, почему жители Тараса вполне удовлетворены своим нынешним положением.
— Неучастие в войне дает огромные преимущества.
— Какие именно, повелитель дурманящей влаги?
Хозяин наполнил водой и вином два кувшина, подвинул их Антигону и, блеснув черными как уголь глазами, хитро посмотрел на него.
— Ты… свободный эллин?
— А какие еще остались? — Антигон поднес чашу ко рту, — Я приплыл из Мегалеполиса и должен прямо сказать, что не жалую римлян. Ты их имел в виду?
— Ну не совсем. Мы не дружим с Римом, поэтому он прислал сюда легионеров. Будь мы его союзниками, их бы здесь было вдвое больше. И спаси нас Зевс от латинского гражданства, тогда бы нам самим пришлось выставлять воинов. Чем теснее дружба с Римом, тем хуже… Не для Рима, конечно.
Антигон огляделся. В небольшом зале почти никого не было, но моряк в облезлом войлочном колпаке с кинжалом в торчащих из-за пояса деревянных ножнах и его сосед по столу — тощий эллин с наполовину седой бородой, пьяно мотающий слипшимися от пота волосам, — вполне могли оказаться соглядатаями римлян, посланными слушать чужие разговоры. Антигон заговорил тише:
— Союзник без права голоса или прислужник — разницы, по-моему, никакой. Просто разные степени зависимости. Почему же вы не откроете ворота пунам?
— Нет! Никогда! — протестующе вскинул руки хозяин.
— Но почему?
— Во-первых, город тут же превратится в поле битвы — у римлян довольно много воинов в хорошо укрепленной цитадели, а во-вторых… Ты хорошо знаешь пунов, господин?
— Да нет, откуда. Так, видел несколько раз.
Хозяин округлил в ужасе глаза, чуть наклонился вперед и, обдавая Антигона крепким запахом чеснока, прошептал:
— Они приносят детей в жертву своим богам. Самые настоящие варвары.
— А римляне?
