– Не хочешь рассказать, что тебе снится?
Она заколебалась, потом ответила:
– Пожалуй, не стоит. – Таким тоном, как будто ей было не шесть лет, а все шестьдесят.
Он задумался. Как найти ключ к сердцу девочки, вновь стать ей отцом?
– Финни вернется? – спросила Мэри.
Мэтью оцепенел.
– Нет, не вернется, – сказал он после долгого молчания и увидел, как тень пробежала по лицу Мэри. – Я тоже по ней скучаю.
– И ты ничего не можешь сделать, чтобы вернуть ее?
– Все не так просто, Мэри.
– Но почему? – не унималась девочка.
– Да потому, что она не хочет возвращаться.
Мэри совсем пала духом.
– О, папочка, – вскричала она, – мне так ее недостает!
Опустившись на колени, Мэтью раскрыл объятия, и Мэри, как это бывало раньше, когда жизнь их была безоблачной и счастливой, бросилась ему на шею и залилась слезами. Ей надо было выплакаться, и Мэтью укачивал ее, пока она не успокоилась.
Взяв девочку на руки, он отнес ее в спальню, уложил в постель и заботливо укрыл одеялом.
Всхлипнув, она выпростала руки из-под одеяла.
– Так, может быть, расскажешь, что тебе снилось? – спросил Мэтью, опустившись на край кроватки.
Девочка задумалась, потом ответила:
– Мне снилось, будто ты обнял меня и вдруг куда-то исчез. А я осталась одна. И все меня ненавидят.
Мэтью крепко прижал дочку к себе:
– Боже мой, Мэри, я всем сердцем люблю тебя! Помни об этом. И никогда не брошу. Клянусь.
Ранним утром следующего дня Мэтью сидел в комнате с видом на парк. Мэри еще спала. Слуги только что приступили к своим повседневным обязанностям. Финни так и не вернулась. Впрочем, она всегда хотела уйти.
Комната пропахла скипидаром и льняным маслом. Перед Мэтью лежали кисти из прекрасного конского волоса и мягкие графитовые карандаши. На палитре были смешаны краски. Однако сосредоточиться Мэтью не мог.
Он то и дело нажимал пальцем на шрам, и с каждым разом все сильнее и сильнее. От боли мутилось в глазах.
Что-то осталось в ране.
Мистер Готорн презрительно усмехнулся.
Он снова надавил, и снова вспыхнула боль. Неужели Финни права?
В дверь осторожно постучали.
– Войдите, – сказал Мэтью.
Куинси внес в комнату серебряный поднос и поставил на стол.
– Ваш кофе, сэр.
Старик уже повернулся, чтобы уйти, когда Мэтью обратился к нему:
– У меня к тебе просьба, Куинси.
– Я знаю, где она! – выпалил дворецкий.
– Я тоже знаю, но не о том речь.
На лице дворецкого отразилось разочарование.
– Ты должен кое-что сделать для меня, – пояснил Мэтью.
Несколько часов спустя, когда солнце садилось за горизонт, черное лакированное ландо Готорна остановилось в Саут-Энде у деревянного здания.
Когда Мэтью вошел в приемную, там находился всего один пациент.
– Доктор Сандерлинг, я Мэтью Готорн. Полагаю, моя супруга рассказала вам обо мне.
Мэри всматривалась в окутавший комнату мрак. Пламя свечи отбрасывало блики на ковер. Мэри пробралась в отцовскую спальню, Мэтью спал крепким сном.
Куинси рассказал ей, что доктор вылечил отца, но девочка не поверила. Вид у него был ужасный. Вернувшись накануне домой, он крепко заснул. На душе у девочки было тревожно.
Родные один за другим бросают ее. Сначала мама, потом на какое-то время отец, а теперь Финни. Мэри боялась, как бы отец вновь не покинул ее.
В отношении Финни у нее созрел план. Она знала, что Финни не отправилась на небеса, как ее мать, а живет всего в нескольких кварталах от их дома. Мэри не раз подкрадывалась к окнам того особняка и видела ее. Но она не станет ничего предпринимать, прежде чем не проснется отец.
Сидя на краю кровати, девочка пристально разглядывала порезы у него на лице, которых раньше не было.
Малышка попробовала разбудить его и узнать, что случилось. Но он даже не пошевелился, и ее беспокойство возросло. Вдруг она заметила на столике какую-то склянку. Настойка опия. Мама постоянно ее принимала. «Для успокоения нервов», – обычно говорила она.
