почти вся стройка, но не было одного, самого близкого. Зато сколько есть вещей, о которых хочется подумать на свободе! «Город стоит перед глазами, – писала она Вернеру. – Эту картину я вижу с первых дней своей работы. Построенные улицы и дома вносят реальные черты, но когда я закрываю глаза, я вижу не менее отчетливо и те, что еще не построены. Какое счастье!»
– Вы ходите как лунатик, – сказал Гранатов, встретив ее вечером над Амуром.
– Потому что я вижу то, чего вы еще не видите, – ответила она.
– Свою славу?
Она даже удивилась. Славу? Какую? Почему? Ей никогда не приходило в голову, что Новый город может прославить ее. Зато как ей хотелось прославить Новый город!
– Я хочу предложить вам прогулку как раз по вашему вкусу, – сказал Гранатов. – Завтра я поеду на трассу.
Она медлила с ответом. Ухаживания Гранатова прекратились уже давно, но лишь потому, что она всячески избегала его. И он стал сдержаннее, суше. Это ей нравилось, так же как и то, что он казался влюбленным по-прежнему. Неужели он хочет нарушить установившееся равновесие?
– Подумайте – на машине, по тайге, километров двадцать…
Она упрямо отмалчивалась. Поездка соблазняла ее.
– Со мною поедут Исаков и Андрей Круглов.
Тогда она согласилась:
– Отчего же, с удовольствием.
– Клара, вы согласны терпеть меня лишь в присутствии представителей комсомола и печати?
– Я еду – не все ли равно, почему?
Они выехали рано утром.
Железная дорога, без которой задыхалось строительство, подходила к городу все ближе. Сейчас дорогу строили с двух концов. Зимою, частью по готовому пути, частью по времянке, должны были двинуться к Новому городу первые товарные составы.
Миновав жилые поселки и каменный карьер, автомобиль вышел на ухабистую, наскоро проложенную лесную дорогу. Дорога то подходила вплотную к железнодорожной насыпи, то углублялась в тайгу. В тайге воздух был еще свежее и душистее. В золотистой глубине леса отражались и замирали звуки труда – скрежет камня, шорох песка, гудки машин, лязг, вскрики.
«Работа, наверное, тяжелая, – думала Клара, – но как хорошо здесь работать! Как хорошо для души и тела!»
Они ехали по участку, где работали заключенные. Гранатов вылезал поговорить с начальниками и инженерами. Клара с доброжелательным интересом разглядывала заключенных. Они работали дружно, весело. Иногда ей удавалось поймать обрывок разговора: они говорили о своей работе, об инструменте – обычный рабочий разговор. Она вглядывалась в их лица – хорошие, здоровые лица, и взгляд прямой; только изредка ловила она злой, мрачный взгляд, большинство смотрело дружелюбно, с интересом. Она вглядывалась в их движения – привычные, скупые движения рабочих, знающих свое дело. И у многих чувствуется сноровка, доставляющая удовольствие.
У фаланги Клара задержала машину, чтобы прочесть показатели ударных бригад на доске соревнования. Хорошие показатели. Надо работать с душой, чтобы добиться таких. Фамилии лучших ударников остались в памяти. Калачев, Пушкин и Васюта… Чем они занимались на свободе – эти Калачев, Пушкин и Васюта? Грабили, убивали, поджигали колхозный хлеб, делали фальшивые деньги? Как это просто и гениально – исправление трудом, сознательным, творческим, осмысленным трудом! Но есть и неисправимые? Хотелось думать, что в каждом человеке есть возможности для преодоления дурного. Но Клара знала, что есть люди слишком испорченные или слишком ненавидящие. Таких изолируют или расстреливают. Можно исправить человека запутавшегося, загрязненного средой, не видевшего других путей, кроме преступных, но врага? Сознательного, умного, ненавидящего врага? Такого не исправишь.
Она вспомнила Левицкого. Его исправить? Враг. Хитрый, умный враг. Он лгал даже ей, женщине, которую любил. Какую ненависть надо иметь, чтобы ничего не пожалеть, все загрязнить! Как душно жить, когда знаешь, что враги дышат и живут совсем, быть может, рядом, замаскированные, коварные, готовые ужалить исподтишка.
Сзади шел оживленный разговор. Гранатов перегнулся через спинку сиденья и сказал:
– О чем вы думаете, Клара?
– О врагах.
– Вы думаете, это все враги?
Она не ответила. Нет, она не думала, что это все враги. Калачев, Пушкин и Васюта – они не могут быть врагами. Нет, конечно. Они были налетчиками или фальшивомонетчиками, но сегодня они уже не враги, а почти товарищи. И многие из них вместе с новой дорогой придут в Новый город новыми людьми. Пушкин… Кто он, этот бандит с громким именем? А Васюта? Как хотелось бы увидеть Васюту! Представляется лукавое лицо, светлый чуб, глаза со смешинкой…
– Что? – спросил шофер.
Очевидно, она вслух произнесла забавное имя. Она засмеялась, возвращаясь к действительности. Тайга редела, обнажая болотистые пустыри. Здесь уже не было насыпи, землекопы рыли канавы, осушая почву. Сзади спорили.
– И все-таки мы строим не так и не то, – говорил Гриша Исаков. – Вот я смотрю на наши дома и радуюсь, потому что это наши дома. Но когда мне попадаются в журналах здания Растрелли или Росси, я злюсь. Конечно, новые дома в десятки раз лучше старых рабочих домов, в них солнце, свет, стройность. Но в них мало красоты. Разве мы не можем строить так же красиво?
– Подожди. Ты же путаешь. Они строили дворцы, а кроме того строили тысячи коммерческих домов-колодцев. А мы строим сотни тысяч и не можем строить каждый как дворец. Но домов-колодцев мы не строим ни одного.
Это говорил Круглов.
– Мы просто недостаточно богаты, – сказал Гранатов, – и у нас еще нет Растрелли.
Клара удивилась – как она могла прослушать начало такого интересного разговора? Она все еще не совсем вернулась к действительности. Пушкин и Васюта… А здесь говорят о дворцах, о Растрелли. Ну что ж, это имеет взаимосвязь. Конечно, имеет! Надо только уловить ее. И надо суметь высказать то, что составляет основу ее творческого мышления. Она повернулась через спинку сиденья назад.
– Когда создаешь что-либо, – сказала она, – нельзя задаваться целью сделать красиво. Что такое красота? Красива раззолоченная мебель или нет?
– Нет.
– Смотря какая.
Автомобиль встряхнул их на ухабе и остановился.
