уныло брел по снегу пешком, а его лыжи бесполезным грузом везли в санях. Скотт считал, что, передвигаясь на лыжах, невозможно управлять пони.
Движение каравана в первом походе Скотта для закладки промежуточных складов стало громоздким и сложным процессом. Каждое утро первыми выступали пони. Между тем собакам, которые двигались быстрее, приходилось оставаться и ждать, выходя на старт позже, чтобы одновременно с пони прибыть к новому месту стоянки. Каждый день из-за этого происходила ужасная путаница и неразбериха.
Они двигались со скоростью, которая составляла треть или максимум половину скорости группы Амундсена. Периодически буран не давал им выйти из палатки. Как минимум в двух случаях это были такие же погодные условия, в которых Амундсен беспрепятственно проходил по двадцать миль в день. Температура была одна и та же – минус 20 °C. Основные проблемы возникали из-за животных.
«Сейчас у бедных лошадей трудные времена, – заметил Гран, – такой мороз, что они едва могут есть». Конечно, после первого бурана Скотт заметил слабость и худобу пони, но не понял причины. Вместе с тем в своем дневнике он отметил, что собаки «довольно счастливы. Они уютно сворачиваются под снегом, а во время кормежки вылезают из своих теплых нор». И снова: «Собаки в отличной форме – буран, похоже, их самое любимое время».
Вначале Оутс тоже испытывал некоторое предубеждение против собак, но со временем заметил, что они гораздо лучше, чем пони, приспособлены к полярным условиям. Когда он увидел, что лошади не справляются с холодом, голодом и нагрузкой, то предложил Скотту идти вперед, убивая самых слабых и закладывая их туши в промежуточные склады в качестве пищи для собак (или людей, если понадобится) на следующий сезон. Скотт отказался, поскольку, несмотря на свои философские рассуждения, не выносил мысли о том, что нужно убивать животных.
Оутс был шокирован такой нелепой сентиментальностью. Видя, как гибнут люди во время боя, он знал, что нет ничего важнее человеческой жизни-. Разве можно ставить ее в один ряд с кониной?! Так рассуждал этот лишенный сентиментальности кавалерист, который окончательно помрачнел и замкнулся в себе, осознав, что не сможет противиться приказам Скотта.
А сам Скотт торопился вперед в надежде дойти до 80° южной широты. Пони оказались довольно выносливыми животными. Но вдруг 17-го Скотт решил, что они больше не могут бороться с беспрестанной метелью и южным ветром, – и отдал приказ поворачивать назад. Это произошло в точке 79°28?, самой южной отметке, которой он достиг в этом году. Место было названо «Склад одной тонны» (по весу его содержимого), и, чтобы попасть туда с мыса Эванс, потребовалась настоящая борьба со всеми стихиями и обстоятельствами, длившаяся двадцать четыре дня. Между тем Амундсен на свой первый поход для закладки промежуточного склада на 80-й параллели и возвращение во Фрамхейм потратил всего пять дней.
Организация склада и разметка маршрута оказались такими же плохими, как и само путешествие. Скотт повторил все ошибки экспедиции «Дискавери». «Склад одной тонны» маркировали единственным флагом, а дорогу не разметили вовсе, почему-то решив, что будет вполне достаточно ориентиров в виде следов на снегу и места, где разбивали лагерь. Скотта не смутило то, что эти районы славились своими метелями.
Пони Грана по кличке Бродяга совсем ослаб. Оутс в очередной раз предложил прикончить его и с оставшимися четырьмя лошадьми пойти дальше на юг, чтобы заложить еще один склад. Скотт отказался. По его словам, он не мог выносить страданий бедных животных. Неясно, было ему жаль лошадей или самого себя за то, что приходилось видеть их мучения.
Оутс был настоящим солдатом, для которого долг являлся священным понятием. Но при этом он оставался офицером, готовым спорить с вышестоящим командованием, если того потребует ситуация. И он вступил в спор со Скоттом, пытаясь убедить его в том, что отказ от движения вперед в данной ситуации станет большой ошибкой.
«Я более чем достаточно насмотрелся на эту Вашу жестокость по отношению к животным, – ответил Скотт, – и не собираюсь игнорировать свои чувства ради пятидневного марша».
«Боюсь, Вы пожалеете об этом, сэр», – сказал Оутс, раздраженный мягкотелостью Скотта.
После окончания работ на «Складе одной тонны» Скотт в характерном для него стиле заторопился обратно в базовый лагерь. Он возглавил партию, передвигавшуюся на собаках, и умчался вперед, предоставив партии, идущей с пони, заботиться о себе самостоятельно. Его маршрут пролегал мимо одного места под названием Конер-Кэмп, то есть «лагерь на повороте», где дорога к полюсу, до этого шедшая на восток, поворачивала на юг, позволяя обойти расщелины, вызванные давлением на Барьер нунатака[78] под названием остров Уайт. Скотт так торопился, что пренебрег элементарными правилами передвижения по леднику, срезав угол. Он сполна заплатил за эту неосторожность, потеряв в расщелине двух собак ради того, чтобы сэкономить несколько часов пути.
22-го Скотт прибыл в Сэйф-Кэмп, где встретился с «Тедди» Эвансом, вернувшимся незадолго до этого с тремя самыми слабыми пони. Два других погибли по дороге. Но все случившееся, как и любые другие поводы для беспокойства, померкло перед письмом Кэмпбелла с новостями о лагере Амундсена в Китовом заливе. Скотт прочитал его вечером того дня, когда вернулась партия из старого дома «Дискавери».
Вначале Шеклтон, теперь Амундсен. Ирония заключалась в том, что Скотт, чье чувство преимущественного права граничило с одержимостью, вынужден был страдать от ревности и бессилия из-за вторжения на свою территорию. Письмо Кэмпбелла причинило ему почти физическую боль.
До получения письма Скотт предпочитал верить сам и убеждал своих спутников, что Амундсен попробует достичь полюса со стороны моря Уэдделла, поскольку это делало угрозу призрачной и, соответственно, становилось очень удобной точкой зрения. Сейчас же он настолько вышел из себя, что проговорился о содержании телеграммы Скотта Келти с известием о движении Амундсена к проливу Макмёрдо, сам факт существования которой скрывал от членов экспедиции с ноября. В целом это была очень эмоциональная сцена. В конце концов, Скотт успокоился и забрался в спальный мешок, чтобы, как обычно перед сном, оставить запись в своем дневнике. То, что «сделал Амундсен, было очень хорошо рассчитано, и только успех может оправдать его», – таков был его комментарий.
