Покорение Южного полюса. Гонка лидеров

Бьяаланд воспринимал происходящее как лыжную гонку. Его чертовски раздражали более слабые лыжники, чем он сам, например Хелмер Ханссен, державшийся впереди него. Собаки, по его мнению, были ужасны. Бьяаланд ворчал, что ему подсунули худших животных. Вряд ли это было так, просто он слабо владел мастерством возницы. В любом случае всегда полезно иметь что-то, благодаря чему можно спускать пар, давать выход злости и эмоциям. Ведь там, где есть здоровая злость, нет места самокопанию.

Начиная примерно с 86° темой всех разговоров стал Скотт. Даже Вистинг и Хассель, самые флегматичные члены команды Амундсена, начали беспокоиться. Все изучали горизонт с невысказанным страхом. Складывалось впечатление, что собаки тоже понимали важность момента, проявляя необъяснимый интерес к южному горизонту, постоянно поворачиваясь в том направлении и нюхая воздух.

– Видите там что-то черное?! – вдруг в волнении закричал Хассель, когда они 13 декабря разбивали лагерь.

Все видели.

– Может быть, это Скотт? – спросил кто-то сдавленным голосом.

Бьяаланд помчался вперед, чтобы посмотреть. Далеко бежать не пришлось.

– Мираж, – лаконично доложил он. – Дерьмо собачье.

Это было на широте 89°30?. Они прошли свои пятнадцать миль без особенных усилий.

Скольжение было почти идеальное, их встречал твердый, присыпанный снегом наст, по которому сани и лыжи шли мягко со знакомым всем чувственным музыкальным шорохом. «Наш лучший день там, – писал Амундсен, – ветра почти не было, солнце обжигало».

Теперь напряжение в душе Амундсена заглушалось навязчивым ощущением ожидания приближающейся развязки. По мере того как наступал конец долгой гонки, начавшейся 16 тысяч миль назад в его доме возле фьорда, он все острее чувствовал, что игра почти окончена, и не испытывал в связи с этим каких-то приятных эмоций. Независимо от того, победа или поражение ждет человека на финише, окончание любой гонки имеет горьковато-сладкий привкус.

На следующий день перед самым решающим моментом собак пришлось подстегивать практически впервые (за исключением тех случаев, когда Бьяаланд пытался обогнать Ханссена) со времени покорения «Чертова ледника». Дело было не в рельефе местности. Двенадцатого декабря в точке 89°15?, достигнув высоты в 10 500 футов над уровнем моря, они начали понемногу спускаться и теперь мягко скатывались с вершины. Может быть, хаски вели себя так потому, что, по словам Бьяаланда,

были настолько голодны, что ели собственные испражнения, и если могли добраться, то глодали крепления саней или глубоко прокусывали их деревянные части.

Возможно, была виновата погода. Появилась облачность, и весь день с неба сыпались снежинки. Не исключено, что собаки заметили неестественное напряжение хозяев – и прониклись им.

В эту ночь их лагерь располагался на отметке 89°45?, ровно в пятнадцати милях от полюса. Амундсен едва мог писать в своем дневнике, ограничившись четырьмя крайне лаконичными строчками, в которых о полюсе не говорилось ничего. Бьяаланд же не побоялся выразить свои мысли:

Мы теперь можем лежать и смотреть в сторону полюса [написал он в дневнике]. Я слышу, как вращается земная ось, но завтра мы смажем ее. Воодушевление велико. Увидим ли мы английский флаг – упаси нас Бог от такого зрелища, но я в это не верю.

15 декабря рассвет – если можно говорить о рассвете в районе полюса, где солнце ходит над головой по кругу – выдался ярким и ясным. Они закончили завтрак, собрались чуть быстрее обычного и тронулись в путь, чтобы пройти последние несколько миль. Иногда скольжение было хорошим, иногда (на участках рыхлого снега) – не очень. Они напрягали глаза, изо всех сил вглядываясь в равнину, лежавшую впереди, скрывая друг от друга, но не от самих себя, что нервничают и беспокоятся, – что если «Юнион Джек» уже готов их там поприветствовать? Но, несмотря на все старания, они не могли разглядеть впереди ничего, кроме бесконечного нетронутого снега.

В начале, как обычно, шел Хелмер Ханссен – лучший возница и лучший штурман. Когда оставалось пройти восемь миль, он крикнул Амундсену, чтобы тот встал первым в их цепочке.

– Почему? – спросил Амундсен.

– Потому, – медленно ответил Ханссен, – что я не могу править собаками, если никого нет впереди.

Это была неправда. Собаки и без лидера ускорились так, что только снег летел в разные стороны. Но Ханссен не хотел первым оказаться на полюсе-. Эта честь по праву принадлежала Амундсену. И Амундсен пошел вперед. Он шел, пока возницы, напряженно следившие за своими путемерами на протяжении последних нескольких миль, не закричали хором: «Стой!»

Было три часа дня.

Это был конец путешествия. Они достигли полюса.

И вот теперь [записал Бьяаланд в дневнике] мы исполнили наше заветное желание, и очень здорово, что мы оказались на полюсе первыми людьми. Мы счастливы, что здесь нет английского флага – и установили наш, трехцветный норвежский. Сейчас празднуем – едим и пьем все, что только можем: стейк из тюленьего мяса, и печенье, и пеммикан, и шоколад.

Да, если бы вы только знали (мама, и ты, Сьюзан, и Т., и Свейн, и Хельга, и Ханс), что я сижу сейчас здесь и пишу это, вы бы порадовались за меня. Рельеф здесь плоский, как озеро в Моргедале, и передвигаться на лыжах легко.

С другой стороны, у Хелмера Ханссена в тот момент не было острого чувства триумфа.

Я с облегчением понял, что мне больше не нужно вглядываться в компас на обжигающем ветру, дувшем в лицо все время, пока мы двигались на юг, теперь он будет дуть в спину.

А что же Амундсен?

«Итак, мы добрались и смогли установить свой флаг на географическом Южном полюсе, – написал он. – Спасибо тебе, Господи!»

И все.

Скотт отставал на 360 миль, все еще пробиваясь вверх по леднику Бирдмора.

В ту ночь Триггве Гран, который вместе с Дебенхемом и Тэйлором находился в Западных горах, внезапно вздрогнул во сне и проснулся, как от толчка. В своем дневнике он написал: «Мне приснилось, что я получил телеграмму “Амундсен достиг полюса между 15 и 20 декабря”»