получал капитанское жалованье и гонорар от продажи книг. Более того, у него появились деньги, чтобы помогать матери. Она переехала в новый дом по адресу Окли-стрит, 56 в Челси, и Скотт по-прежнему жил с ней.
Благодаря своей сестре Итти Эллисон-Макартни Скотт познакомился с эпатажным миром художников, писателей и актеров. В театре Итти подружилась с Мэйбл Бердслей, сестрой Обри Бердслея, известного художника конца XIX века. Замужняя и остепенившаяся Мэйбл обожала знаменитостей. Благодаря рекомендации Итти Скотт начал появляться на «чаепитиях по четвергам» в ее доме в Пимлико. Там, в атмосфере дряхлеющей эстетики и утонченного декаданса, Скотт познакомился с Максом Бирбомом, друзьями Оскара Уайльда и другими долгожителями из мира искусства девяностых годов XIX века. Он начал флиртовать с Мэйбл, и между ними завязалась переписка. «Снова служу королю и Отечеству, – писал он ей с редкой несерьезностью, вернувшись на свой корабль. – Теперь долго оставаться мне без театров и чаепитий».
На одном из званых обедов, устроенном Мэйбл в марте 1906 года, Скотт познакомился с Кэтлин Брюс. Макс Бирбом, с которым она сидела рядом, представил ее Скотту как «талантливого скульптора». Ее бабка по матери была гречанкой. В остальном Кэтлин была чистокровной шотландкой, младшим ребенком в семье деревенского священника, имевшего одиннадцать детей. Она должна была стать учительницей, но вместо этого занялась скульптурой и поступила в художественную школу Слейда в Лондоне. Некоторое время жила в Париже, познакомилась там с Пикассо, Роденом и другими представителями мира искусства. Видимо, Кэтлин относилась к тем людям, которые стремятся попасть в окружение знаменитостей. Она была страстной поклонницей танцовщицы Айседоры Дункан и жила почти богемной жизнью с оттенком бисексуальности. Гертруда Стайн, американская писательница- авангардистка, известная своими лесбийскими наклонностями, находила Кэтлин «прекрасной, очень атлетичной английской девочкой». Импульсивная и кокетливая, она имела впечатляющие актерские способности.
Скотт как раз в то время – осознанно или нет – подыскивал жену и внезапно получил необходимую в таком тонком деле свободу заниматься личными делами, которую обеспечило ему Адмиралтейство, каким-то мистическим образом почувствовав его нужду. Он покинул «Албемарл» 25 августа 1907 года и на пять месяцев перешел на работу с половинным жалованьем. Возможно, под влиянием своих новых эпатажных знакомых он вышел из масонской ложи.
Родственники Скотта считали его волокитой. Его недавним увлечением была актриса по имени Полин Чейз, инфантильная, как знаменитый Питер Пэн Джеймса Барри. Тем не менее Скотт плохо разбирался в женщинах.
Кэтлин Брюс, с ее экстравагантным богемным образом жизни, «поездками на континент» и слухами о работе медсестрой на одной из Балканских войн, не походила на других его знакомых. Она была хищницей, то есть большей хищницей, чем другие. Ей скоро должно было исполниться тридцать, и она всерьез опасалась остаться ни с чем. Скотт оказался для нее легкой добычей.
Ему всегда нравились умные женщины, и (отчасти) Кэтлин привлекла его своим искусством вести беседу. Несколько месяцев подряд они почти все время были вместе. Находясь в разлуке, они писали друг другу тонны любовных писем, почти начисто лишенных юмора и, что удивительно, страсти. Скотт в них представал отнюдь не властным любовником, а скорее приниженным, ищущим себя человеком. В одном из таких писем он поделился с Кэтлин своей догадкой, объясняющей его неудачи как лидера, и довольно убедительно предположил, почему не вдохновляет людей. Это было подлинное эхо «Дискавери»:
К январю 1908 года идея свадьбы витала в воздухе. Кроме того, Скотту снова поручили руководство кораблем. Ближе к концу месяца почти без предупреждения он получил назначение на «Эссекс». Этот крейсер был шагом назад по сравнению с линкорами, которыми он командовал ранее. Учитывая длительный период службы за половинное жалованье, это назначение можно было косвенно трактовать как наказание за столкновение «Албемарла».
В начале марта мотосани, заказанные Скоттом, были готовы. Доктор Шарко, француз, который находился в Антарктике одновременно с ним, сейчас тоже работал над совершенствованием мотосаней, а потому предложил Скотту провести совместные испытания в снегах у Лотере, во французских Альпах. Скотт решил поехать туда сам, отказавшись от услуг посредника, хотя и рисковал тем, что о его планах могло узнать Адмиралтейство. Это было серьезным нарушением правил, поскольку даже в отпуске он был обязан иметь возможность в течение двенадцати часов после получения приказа командования прибыть на свой корабль, стоявший в Портсмуте. Он попросил мать отправить после его отъезда в Адмиралтейство телеграмму с просьбой увеличить этот срок до тридцати шести часов и пересек Ла-Манш. В Париже из публикации в «Континентал Дейли Мейл» он узнал, что «Нимрод» вернулся в Новую Зеландию и Шеклтон все же высадился на «его» месте в проливе Макмёрдо. Детская обида захлестнула Скотта, и он немедленно излил ее в письме Кэтлин:
Шеклтон, которого его «личное честное слово, данное под давлением», как он считал, заставило отказаться от пролива Макмёрдо, действительно вначале попытался высадиться непосредственно на Барьер, в бухте Воздушного шара. После неудачной попытки он попробовал предпринять то же самое на Земле Эдуарда VII, но снова потерпел неудачу в борьбе со льдом. Тогда и только тогда Шеклтон направил корабль к запретному месту. «Моя совесть чиста, – писал он жене, – хотя в сердце горечь… утешает лишь одно: я сделал все, что мог». Скотт и в особенности Уилсон ожидали, что он сдержит слово любой ценой, даже если для этого придется рисковать своей жизнью и жизнями членов команды.
Тем временем Скотт никак не мог успокоиться и продолжал обсуждать моральную сторону вопроса. Он переслал Кэтлин текст соглашения об отказе от притязаний на пролив Макмёрдо, полученном у Шеклтона фактически силой. «Не трудись возвращать мне [его], поскольку у меня много копий», – писал он.
А вскоре – после бурных потоков эмоционального пустословия – они наконец решили пожениться. В чувствах Скотта сомнений не возникало, а вот была ли в него влюблена Кэтлин – другой вопрос. Скотт хорошо понимал, насколько существенны изъяны его военного образования. А потому сознательно позволил Кэтлин исправить их, преклоняясь перед ее умом. Она ввела Скотта в мир книг, идей и пьес, с которыми ее, в свою очередь, познакомили друзья-интеллектуалы. В каком-то смысле Скотт начал получать образование с момента знакомства с Кэтлин. Она явно пыталась вылепить из него образ своего идеального мужчины – совершенного героя.
К общепринятому давлению жены на мужа Кэтлин добавила необычный нюанс собственного изобретения. Она решила, что однажды подарит герою сына – отцом ее будущего ребенка достоин стать только настоящий герой. Эта идея в стиле Вагнера (которого Кэтлин обожала) забавляла всех ее друзей, хотя сама будущая мать героя говорила об этом вполне серьезно. На самом деле она всего лишь явно и демонстративно выразила то, что чувствует каждая женщина, но при этом драматизировала ситуацию больше, чем остальные представительницы слабого пола. Скотт был полярным исследователем, то есть приемлемой для нее героической фигурой, и, хотя с ее точки зрения он
