–
Пока решался вопрос с двигателем, собаки на своем острове, по словам Гьёртсена, «хорошо проводили время: лакомились кониной, нежились на солнце, отправлялись вплавь на Большую землю и дрались насмерть».
9 августа, после трех недель отдыха и восстановления сил, собаки – или, как Амундсен называл их, «новые члены экипажа» (к тому моменту их осталось девяносто семь) – были последними погружены на корабль. С этой задачей управились за три часа – погрузка превратилась в шумное цирковое представление: собак по очереди перевозили с острова на спасательной шлюпке и за загривок поднимали на борт корабля.
«Удивительное чувство – наконец-то избавиться от всех помех и направиться к своей цели, – написал Амундсен в своем дневнике. – Сейчас ясно и безветренно. Солнце печет, как в самый жаркий летний день… Все хорошо».
В половине восьмого вечера, как только последняя собака оказалась на борту, корабль снялся с якоря. Чтобы иметь возможность отплыть без шума, Амундсен не объявлял о времени старта. Почти невидимый в сгущающихся– сумерках «Фрам» выскользнул из шхер и ушел в открытое море, по словам Бьяаланда, «направляясь к полюсу, этой земле обетованной».
С самого начала атмосфера на «Фраме» была напряженной. Спутники Амундсена ощущали необъяснимую подавленность, всем было как-то не по себе. Люди чувствовали: что-то идет не так.
И действительно, у них были поводы для недоумения. Если они действительно направляются на север, зачем тащить с собой вокруг мыса Горн и дважды через тропики собак, которых гораздо проще найти на Аляске? Это удивило и Нансена, но все же не вызвало его подозрений. В конце концов, предполагалось, что «Фрам» обогнет обе Америки и через Берингов пролив выйдет в Арктику.
Не только собаки вызывали недоумение команды – было много других поводов подозревать неладное. Как отметил Амундсен, «на их лицах все отчетливее был виден знак вопроса».
Больше всего команду беспокоил зимний «дом для наблюдений». Он казался опасно тяжелым, и, как заметил Хелмер Ханссен в разговоре с Нильсеном, никакая сила на земле
Такие случаи подтверждали: офицеры что-то скрывают. Этого было вполне достаточно для появления подозрений и упадка духа. Между тем стоило учесть, что почти все члены команды были выходцами из сообщества, где подчинение руководителю было абсолютным, но отнюдь не слепым, оно зависело от понимания конечной цели и уверенности друг в друге. В Дуврском проливе «Фрам» столкнулся с очень сильным лобовым ветром, и настроение команды упало еще больше.
Немного позже Йохансен написал в своем дневнике:
Здесь впервые проявилось столкновение между Амундсеном и Йохансеном: одному было не по себе от того, что на него давил подчиненный, другой сравнивал своего нового капитана со старым, причем не в пользу нынешнего. У Нансена оказалась очень длинная тень.
Круглый, как бочка, «Фрам» то и дело уходил в крутой бейдевинд[63], поскрипывая и по-крабьи переваливаясь с боку на бок. На то, чтобы пройти Ла-Манш, ему понадобилось десять дней. Лишь 22 августа подул долгожданный северный ветер, позволив кораблю плыть свободно. И вот узкие проливы остались позади: «Фрам» наконец-то вышел в открытые воды Атлантики.
Это был конец первого действия, и Амундсен мог выдохнуть с облегчением. В ту ночь он принялся за неприятную работу: пришло время написать объяснение Нансену, которое собирался отправить с Мадейры. Запершись в каюте, он сел за пишущую машинку и начал старательно выстукивать слово за словом. Обычно Амундсен писал от руки, но сейчас «Фрам» раскачивался и кренился так, как мог делать только он, поэтому было трудно контролировать перо. В использовании пишущей машинки тоже было что-то символическое, будто автор письма не мог совладать со своими эмоциями и желал замаскировать их: