Жестокая битва, не принося победы ни той, ни другой стороне, длилась целый день. Но как только наступал вечер и солнце скрывалось за горизонтом, воины, по свято соблюдаемому в то время обычаю, прекращали битву, отходили в свои станы, где готовили себе ужин и ложились спать, с тем, чтобы утром, с восходом солнца возобновить битву. И так – изо дня в день.
Каждое утро облачённый в сияющие доспехи Дрона на колеснице налетал, как смерч, на ряды воинов Юдхиштхиры и, пока подоспевал Арджуна, усеивал поле трупами. Его боялись. Дух войска Юдхиштхиры падал. Появились дезертиры, армия братьев таяла, ещё несколько дней – и всё могло быть потеряно. Озабоченные до крайности братья собрались на военный совет. Что предпринимать, чтобы предотвратить надвигающуюся беду – крушение дела всей их жизни?
Арджуна и Дрона победить в единоборстве друг друга не могли. И задумались братья: а нельзя ли поразить Дрону духом, но так, чтобы он потерял своё мужество, ярость и отвагу?
Один из братьев предложил хитроумный план: в неприятельской армии сражался единственный сын Дроны – Ащватамма; а что если в пылу сражения, когда Дрона опять налетит со своей колесницей, крикнуть ему: «Ащватамма убит!» Ведь обольётся кровью родительское сердце и сникнет душа!
– Но ведь это будет ложь! Не можем мы, воины касты кшатриев, осквернять свои уста ложью. Это ляжет на нас вечным позором! – воскликнул Юдхиштхира.
– Тогда надо сделать так, чтобы это не было ложью, – ответил брат.
– И сделать это можно очень просто, – продолжал он, – у нас есть боевой слон по имени Ащватамма. Мы его убьём и после этого можем смело кричать: «Ащватамма убит!»
Все смутились и переглянулись. Обратились за советом к великому гуру Кришне, который тоже присутствовал на собрании. Но тот сказал, что этот вопрос братья должны решать сами. С большой неохотой Юдхиштхира, по настоянию братьев, дал согласие на этот план.
На другое утро, когда снова возобновилась битва, Дрона, как и прежде, атаковал сильно уже поредевшие ряды противника, а воины Юдхиштхиры упорно сопротивлялись, и схватка стала ожесточённой. И тут, в самом пылу сражения, до слуха Дроны донёсся громкий торжествующий крик: «Ащватамма убит!» Не веря своим ушам, Дрона остановил коней. У него вырвался крик: «Как? Мой сын Ащватамма убит? Кто сказал это?»
Но уже не один, а несколько голосов повторили ему то же самое. Два огненных слова, переплетаясь, как две огненные змеи – как их не перевёртывай – страшного смысла не теряли. Они летели к нему и жалили в самое сердце.
Вдруг, выпрямившись во весь свой богатырский рост, Дрона закричал:
– Никому не поверю! Пусть честнейший среди честных царь Юдхиштхира придёт и повторит, что мой сын Ащватамма убит, – тогда поверю.
Сражение прекратилось, молчание воцарилось кругом. Слышно было, как воин побежал звать царя.
Юдхиштхира стоял, окружённый братьями, когда к нему подбежал воин – тот самый, кому было приказано произнести роковые слова, и доложил о происшедшем. Юдхиштхира молча выслушал воина. Это был удар – неожиданный и жестокий. Кто мог это предвидеть! Теперь от него, никогда не сказавшего ни слова лжи, будут требовать, чтобы он солгал…
Юдхиштхира обвёл взглядом лица окружающих его братьев – они с мольбой смотрели на него, старшего своего брата, которому привыкли повиноваться как отцу, и их взоры, их молящие глаза говорили яснее слов: «Иди и солги!» Разве мог он осудить их за это? Разве он сам не прошёл все унижения и тяготы долгих годов изгнания? Разве нежные руки сестры Драупади – царевны мало перетаскали воды из чужих колодцев? И разве коварный дядя честным путём лишил их царства? И разве он сам не мужчина и станет жеманиться в грозный час, решающий всё…
– Если я вас правильно понял, вы хотите, чтобы я пошёл и сказал то, что требуют от меня? – спросил он братьев.
– Так, брат, так. Ты правильно нас понял. Иди и скажи! – тихо сказали братья, полные благодарности, что не пришлось уговаривать.
И спокойно, как подобает мужчине и царю, пошёл Юдхиштхира, ведомый воином, и произнёс перед Дроной:
– Я, царь Юдхиштхира, прозванный честнейшим среди честных, заявляю тебе: да, твой сын Ащватамма убит.
И тогда Дрона зарыдал, бросил своё копьё и меч на землю и протянул обе руки воинам Юдхиштхиры со словами:
– Вяжите меня – сдаюсь. Не хочу ни воевать, ни жить без сына, света моих очей.
И тут произошло то, чего ни Юдхиштхира, ни его братья никак не могли ожидать. Увидев своего победоносного вождя сдающимся, его воины один за другим последовали его примеру: бросали оружие, сдавались, бежали с поля сражения. Воины Юдхиштхиры с победными криками бросались вперёд, врывались в никем уже не защищённый стан врага и предавались грабежу.
Перед потрясённым от неожиданности и как бы замершим в каком-то оцепенении Юдхиштхирой победа обернулась не своей радостно-ликующей стороной, но своим ужасным ликом. Его воины волокли сопротивляющихся и плачущих женщин, прижимающих к груди своих детей. Из вражьего стана тащили одеяния, утварь, а кто сопротивлялся – тут же убивали… Стон, вой и плач висели в воздухе, победители вступили в драку между собой за обладание лучшими конями. Юдхиштхира стряхнул с себя оцепенение, стал отдавать приказы к движению вперёд, к столице, стараясь, если можно, не допустить жестокости к побеждённым.
Но грабёж и насилие, эти два отвратительных близнеца, были неотделимы от войны. К нему подвели толпу пленниц из царского дворца Дхритараштры. Среди них была и старая царица с распущенными волосами, растерзавшая себе грудь от горя. Гнали стада отобранного скота, который должен был поступить в царскую казну. Но в душе Юдхиштхиры не было ни капли радости победы. Наоборот, в ней была страшная рана от сознания, что всё это куплено ценою его лжи. Он чувствовал, что рана эта превратилась в незаживающую язву, которая отравит ему душу, и не будет ему больше радости в этой жизни. То же самое испытывали его братья и сестра, ибо сознавали, что безжалостно подтолкнули своего брата на ложь.
Как Юдхиштхира, так и его братья знали, что действие, нарушившее законы морали, в данном случае – их ложь, может быть исправлено только действием. Одного раскаяния для этого мало, и они потратили несколько лет на восстановление благополучия в стране, на залечивание ран, причинённых войною. И проявляли милосердие, где только представлялся случай, и стремились сеять вокруг себя радость и улыбки. Это облегчало укоры совести, но не освобождало от них.
Тогда Юдхиштхира, его братья и сестра приняли решение: покинуть своё царство, передав его достойным правителям, а самим отправиться на поиски великой горы Меру [30], подножие которой покоится на земле, а вершина уходит в небесное царство, в тот рай, где обитают боги, куда после смерти уходят герои, праведники и достойные люди, но никто не мог в точности указать её местонахождение. Знали только, что путь туда лежит через многие страны и великую пустыню, что путь этот полон опасностей и великих лишений.
Без тени сожаления они покинули свой пышный дворец, находящиеся в нём богатства и, одевшись в простые одежды, пустились в путь. Впереди шёл Юдхиштхира, а за ним его братья и сестра. При их выходе из дворца из него выбежала собака Юдхиштхиры и пошла за своим хозяином.
Через леса и горы, реки и долины, через опасные ущелья, кишащие змеями и зверями, под грохот падающих с круч камней и мрак непроглядных туманов, ползущих из пропастей и лепящихся к чёрным скалам, шли они. Иногда страшные призраки протягивали к ним костлявые руки, и леденящий душу хохот доносился и спереди, и сзади. Но путники не оглядывались, ничто их не устрашало.
У них была одна-единственная цель – достигнуть священной горы Меру, или погибнуть. Так шли они из страны в страну и, наконец, дошли до великой пустыни, где не было ни воды, ни животных, ни птиц – лишь необозримые пески и палящее солнце. Но за этой пустыней, сказали братьям люди, должна была находиться их цель – священная гора.
Бесстрашно, без колебаний двинулись братья в пустыню. Как всегда, впереди Юдхиштхира со своею собакою, за ним братья и Драупади. Долго они шли под палящим солнцем, жаждущие, измождённые, смертельно усталые. И тогда первой замертво упала на раскалённые пески любимая сестра Драупади.
